Глава 1 - Включая XVIII век

Глава 1 - Включая XVIII век

Chapter 1 - Up to the 18th Century

В этой книге не рассматривается пребывание евреев в России прежде 1772 года. Мы ограничимся здесь лишь несколькими страницами напоминания о более древнем периоде.

In this book, the presence of Jews in Russia prior to 1772 is not examined. We will confine ourselves here to just a few pages of reminders about the more ancient period.

Первым русско-еврейским пересечением можно было бы счесть войны Киевской Руси с хазарами — но это не вполне точно, ибо хазары имели только верхушку из иудейского племени, а сами были тюрки, принявшие иудейское вероисповедание.

The first Russian-Jewish encounter could be considered the wars of Kievan Rus’ with the Khazars — but this is not entirely accurate, because the Khazars had only a top layer from the Jewish tribe, and they themselves were Turks who adopted the Jewish faith.

Если следовать изложению солидного еврейского автора уже середины нашего века Ю.Д. Бруцкуса, какая-то часть евреев из Персии через Дербентский проход переместилась на нижнюю Волгу, где с 724 после Р.Х. выросла Итиль — столица хазарского каганата¹. Племенные вожди тюрко-хазаров (ещё тогда идолопоклонников²) не желали мусульманства, чтобы не подчиняться багдадскому халифу, ни христианства — чтоб избежать опеки и византийского императора; и оттого около 732 племя перешло в иудейскую религию. — Само собой была еврейская колония и в Боспорском царстве (Крым, Таманский полуостров), куда император Адриан переселил еврейских пленников в 137, после подавления Бар-Кохбы. Впоследствии еврейское население в Крыму устойчиво держалось и под готами, и под гуннами, и особенно Кафа (Керчь) сохранялась еврейской. — В 933 князь Игорь брал, на время, Керчь, Святослав же Игоревич отвоевал от хазаров Придонье. В 969 руссы уже владели всем Поволжьем, с Итилем, и русские корабли появлялись у Семен дера (дербентское побережье). — Остатки хазаров — это кумыки на Кавказе, а в Крыму они вместе с половцами составили крымо-татар. (Караимы и евреи-крымчаки, однако, не перешли в магометанство.) — Добил хазаров Тамерлан.

If we follow the account of the esteemed Jewish author from the mid-20th century, Y.D. Brutzkus, a certain portion of Jews from Persia moved through the Derbent Pass to the lower Volga, where, from 724 A.D., Itil emerged - the capital of the Khazar Khaganate¹. The tribal leaders of the Turkic Khazars (still idolaters at that time²) were averse to adopting Islam, to avoid subjugation to the Baghdad Caliphate, or Christianity, to steer clear of the Byzantine emperor's overlordship; hence, around 732, the tribe adopted Judaism. — Naturally, there was also a Jewish colony in the Bosporan Kingdom (Crimea, Taman Peninsula), to which Emperor Hadrian relocated Jewish captives in 137, after suppressing Bar Kokhba's revolt. Subsequently, the Jewish population in Crimea remained stable, even under the Goths, Huns, and especially in Caffa (Kerch) which remained Jewish. — In 933, Prince Igor temporarily captured Kerch, while Sviatoslav Igorevich later reclaimed the Don region from the Khazars. By 969, the Rus' had control over the entire Volga Basin, including Itil, and Russian ships appeared near Semyender (the Derbent coast). — The remnants of the Khazars are today's Kumyks in the Caucasus, and in Crimea, they, along with the Cumans, became the Crimean Tatars. (However, Karaites and Krymchaks did not convert to Islam.) — Tamerlane ultimately defeated the Khazars.

Впрочем, ряд исследователей полагает (точных доказательств нет), что в каком-то объёме евреи переместились в западном и северо-западном направлении через южно-русское пространство. Так, востоковед и семитолог Аврахам Гаркави пишет, что еврейская община в будущей России «была образована евреями, переселившимися с берегов Чёрного моря и с Кавказа, где жили их предки поассирийского и вавилонского пленений»³. К этому взгляду близок и Ю.Д. Бруцкус. (Есть мнение и: что это — остатки тех «пропавших» десяти колен Израиля.) Такое движение, может быть, доканчивалось еще и после падения Тмутаракани (1097) от половцев. — По мнению Гаркави, разговорным языком этих евреев, по крайней мере с IX века, был славянский, и только в XVII веке, когда украинские евреи бежали от погромов Хмельницкого в Польшу, языком их стал идиш, каким говорили евреи в Польше.

However, a number of researchers believe (there is no exact proof) that to some extent Jews moved in a westward and northwestward direction through the southern Russian space. Thus, orientalist and semitologist Avraham Harkavy writes that the Jewish community in future Russia "was formed by Jews who had migrated from the shores of the Black Sea and the Caucasus, where their ancestors from the Assyrian and Babylonian captivities lived"³. This view is close to that of Y.D. Brutzkus. (There is also a theory that these were remnants of the ten "lost" tribes of Israel.) Such movement might have continued even after the fall of Tmutarakan (1097) to the Cumans. According to Harkavy, the vernacular of these Jews, at least from the 9th century, was Slavic, and only in the 17th century, when Ukrainian Jews fled from the Khmelnytsky pogroms to Poland, did their language become Yiddish, as spoken by the Jews in Poland.

Разными путями евреи попадали и в Киев и оседали там. Уже при Игоре нижняя часть города называлась Козары; сюда Игорь добавил в 933 пленных евреев из Керчи. Потом прибывали пленные евреи в 965 из Крыма, в 969 — козары из Итиля и Семендера, в 989 — из Корсуни (Херсонеса), в 1017 из Тмутаракани. Появлялись в Киеве и западные евреи: в связи с караванной торговлей Запад — Восток, а может быть, с конца XI века, и от преследований в Европе при первом крестовом походе⁴.

Jews found their way to Kiev by various means and settled there. Already during Igor's reign, the lower part of the city was called Khazaria; Igor added captive Jews from Kerch in 933. Later, captive Jews arrived in 965 from Crimea; in 969, Khazars from Itil and Semender; in 989, from Chersonesus, and in 1017 from Tmutarakan. Western Jews also appeared in Kiev due to the caravan trade between the West and the East, and perhaps, from the end of the 11th century, also due to persecutions in Europe during the first crusade⁴.

Также и более поздние исследователи подтверждают хазарское происхождение «иудейского элемента» в Киеве XI века. Даже ранее: на рубеже IX-X веков в Киеве отмечено наличие «хазарской администрации и хазарского гарнизона». А уж «в первой половине XI в. еврейский и хазарский элемент в Киеве… играл значительную роль»⁵. Киев IX-X веков был многонационален и этнически терпим.

Later researchers also confirm the Khazar origin of the "Jewish element" in Kiev in the 11th century. Even earlier, at the turn of the 9th-10th centuries, the presence of a "Khazar administration and Khazar garrison" in Kiev was noted. And "in the first half of the 11th century, the Jewish and Khazar element in Kiev… played a significant role"⁵. Kiev in the 9th-10th centuries was multi-national and ethnically tolerant.

Таким образом, в конце X века, к моменту выбора Владимиром новой веры для руссов — не было недостатка евреев в Киеве, и нашлись из них учёные мужи, предлагавшие иудейскую веру. Но выбор произошёл иначе, чем в Хазарин за 250 лет до того. Карамзин перелагает так: «Выслушав иудеев, [Владимир] спросил: где их отечество? — “В Иерусалиме”, — ответствовали проповедники, — “но Бог во гневе своём расточил нас по землям чуждым”. — “И вы, наказываемые Богом, дерзаете учить других?” — сказал Владимир. — “Мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества”»⁶. — После крещения Руси, добавляет Бруцкус, приняла христианство и часть козарских евреев в Киеве; и даже: из них? — был затем, в Новгороде, один из первых на Руси христианский епископ и духовный писатель — Лука Жидята⁷.

Thus, by the end of the 10th century, at the moment of Vladimir's choice of a new faith for the Rus — there was no shortage of Jews in Kyiv, and among them were learned men who offered the Jewish faith. But the choice happened differently than in Khazaria 250 years before. Karamzin suggests it this way: "Having listened to the Jews, [Vladimir] asked: where is their homeland? — 'In Jerusalem,' — the preachers answered, — 'but God in His anger has scattered us across foreign lands.' — 'And you, punished by God, dare to teach others?' — Vladimir said. — 'We do not want, like you, to lose our homeland.⁶'" After the baptism of Rus, Brutzkus adds, a portion of the Khazar Jews in Kyiv converted to Christianity; and even among them was, later, in Novgorod, one of the first Christian bishops and spiritual writers in Rus - Luka Zhidiata⁷.

Сосуществование христианской и иудейской религии в Киеве не могло не привести учёных мужей к напряжённому сопоставлению их. В частности, это родило знаменательное в русской литературе «Слово о Законе и Благодати» (сред. XI в.): утверждение христианского самосознания у русских на века вперёд. «Полемика здесь так свежа и жива, как она представляется в посланиях апостольских»⁸. Ведь это был всего лишь первый век христианства на Руси. Тогдашних русских неофитов иудеи остро интересовали именно по размышлениям религиозным — а в Киеве как раз и были возможности контактов. Этот интерес был выше, чем при новом потом соседстве с XVIII века.

The coexistence of the Christian and Jewish religions in Kyiv could not but lead learned men to a close comparison of the two. In particular, this gave birth to the significant work of Russian literature, "The Sermon on Law and Grace" (mid-11th century): an affirmation of Christian self-awareness among Russians for centuries to come. "The polemic here is as fresh and lively as it appears in the apostolic epistles"⁸. After all, this was only the first century of Christianity in Rus. At that time, the Jews were of keen interest to the Russian neophytes precisely for their religious reflections, and Kyiv was just the place for such contacts. [revisit:] This interest in their new neighbors was higher than in the 18th century onwards.

Затем больше столетия евреи интенсивно участвовали в обширной торговой деятельности Киева. «В новых городских стенах (закончены в 1037) имелись Жидовские ворота, к которым примыкал еврейский квартал»⁹. Евреи Киева не встречали ограничений или враждебности от князей и даже имели покровительство их, особенно Святополка Изяславича, так как торговля и предпринимательство евреев были выгодны для казны.

For more than a century, Jews were intensively involved in the extensive trading activities of Kiev. "In the new city walls (completed in 1037) there were Jewish Gates, to which the Jewish quarter adjoined"⁹. The Jews of Kiev did not meet with any restrictions or hostility from the princes and even had their patronage, especially of Sviatopolk Iziaslavich, since the trade and entrepreneurship of the Jews were beneficial for the treasury.

В 1113, когда, после смерти Святополка, Владимир Мономах всё ещё, из совести, колебался занять киевский престол ранее Святославичей, — «мятежники, пользуясь безначалием, ограбили дом Тысячского… и всех Жидов, бывших в столице под особенным покровительством корыстолюбивого Святополка… Причиною Киевского мятежа было, кажется, лихоимство Евреев: вероятно, что они, пользуясь тогдашнею редкостию денег, угнетали должников неумеренными ростами»¹⁰. (Есть указания, например в «Уставе» Мономаха, что киевские ростовщики брали до 50% годовых.) При том Карамзин ссылается и на летописи, и на добавление В.Н. Татищева. У Татищева же находим: «Потом Жидов многих побили и домы их разграбили за то, что сии многии обиды и в торгах Христианом вред чинили. Множество же их, собрався к их Синагоге, огородись, оборонялись, елико могли, прося времяни до прихода Владимирова». А после его прихода киевляне «просили его всенародно о управе на Жидов, что отняли все промыслы Христианом и при Святополке имели великую свободу и власть… Они же многих прельстили в их закон»¹¹.

In 1113, when, after the death of Svyatopolk, Vladimir Monomakh still, out of conscience, hesitated to take the Kyiv throne before the Sviatoslaviches, — "the rebels, taking advantage of the anarchy, robbed the house of the Thousand [the residence and administrative headquarters of the local military commander] … and all the Jews, who were in the capital under the special patronage of the avaricious Sviatopolk… The cause of the Kyiv rebellion seemed to be the usury of the Jews: it is likely that they, taking advantage of the then scarcity of money, oppressed the debtors with exorbitant interest rates"¹⁰. (There are indications, for example in Monomakh's "Statute," that Kyiv moneylenders charged up to 50% annually.) Karamzin refers to the chronicles and an addition by V.N. Tatishchev. In Tatishchev, we find: "Then many Jews were beaten, and their homes plundered because they caused many offenses and harm in trade to Christians. A multitude of them, gathering at their Synagogue and barricading themselves, defended themselves as best they could, asking for time until Vladimir's arrival." And after his arrival, the Kyivans "universally asked him to deal with the Jews, who had taken all trades from the Christians and had great freedom and power under Sviatopolk… And they seduced many into their law"¹¹.

По мнению М.Н. Покровского, киевский погром 1113 носил социальный, а не национальный характер. (Правда, приверженность к социальным толкованиям этого «классового» историка хорошо известна.)

According to M. N. Pokrovsky, the Kiev pogrom of 1113 was social [against the wealthy class], not national [against the Jews] in character. (However, the adherence to social interpretations of this "class" historian is well known.)

Владимир, заняв киевский престол, так отвечал жалобщикам: «Понеже их [Жидов] всюду в разных княжениях вошло и населилось много и мне не пристойно без совета князей, паче же и противо правости… на убийство и грабление их позволить, где могут многие невинные погинуть. Для того немедленно созову князей на совет»¹². На совете принят был закон об ограничении ростов, который Владимир включил в Устав Ярославов. А Карамзин, следуя Татищеву, сообщает, что по решению совета Владимир «выслал всех Жидов; что с того времени не было их в нашем отечестве».

Vladimir, having taken the Kiev throne, answered the complainants as follows: "Since they [the Jews] have entered and settled in many different principalities, and it is not proper for me without the advice of the princes, and even more so against justice, to allow their murder and robbery, where many innocent people may perish; therefore, I will immediately call the princes to a council¹²." At the council, a law was adopted to limit usury, which Vladimir included in the Charter of Yaroslav. And Karamzin, following Tatishchev, reports that by decision of the council Vladimir “expelled all the Jews; that since then there were none in our fatherland.”

Но тут же оговаривается: «В летописях напротив того сказано, что в 1124 году [в большой пожар] погорели Жиды в Киеве: следственно их не выгнали»¹³ (Бруцкус поясняет, что это был «в лучшей части города целый квартал… у Жидовских ворот рядом с Золотыми Воротами»¹⁴.)

But it is immediately noted: "The chronicles, on the contrary, say that in 1124 [in a great fire] the Jews in Kyiv were burned: consequently, they were not expelled"¹³ (Brutzkus clarifies that this was "in the best part of the city, an entire quarter… near the Jewish Gates next to the Golden Gates"¹⁴.)

По крайней мере один еврей был в доверии у Андрея Боголюбского во Владимире. «В числе приближённых к Андрею находился также какой-то Ефрем Моизич, которого отчество — Моизич, или Моисеевич, указывает на жидовское происхождение», и он, по словам летописца, был среди зачинщиков заговора, которым был убит Андрей¹⁵. Но есть и такая запись, что при Андрее Боголюбском «приходили из Волжских областей много Болгар и Жидов и принимали крещение», а после убийства Андрея сын его Георгий сбежал в Дагестан к еврейскому князю¹⁶.

At least one Jew was in the confidence of Andrei Bogolyubsky in Vladimir. "Among those close to Andrei was also a certain Ephraim Moizich, whose patronymic - Moizich, or Moiseevich, indicates Jewish origin," and he, according to the chronicler, was among the instigators of the conspiracy that killed Andrei¹⁵. But there is also a record that under Andrei Bogolyubsky "many Bulgars and Jews came from the Volga regions and were baptized," and after Andrei's murder his son Georgy fled to Dagestan to the Jewish prince¹⁶.

Вообще же по периоду Суздальской Руси сведения о евреях скудны, как, очевидно, и их численность ñтам.

In general, for the period of the Suzdal Rus, information about Jews is scarce, as, apparently, was their number there.

Еврейская Энциклопедия отмечает, что в русском былевом эпосе «“Иудейский Царь” является… излюбленным общим термином для выражения врага христианской веры», как и Богатырь-Жидовин в былинах об Илье и Добрыне¹⁷. Здесь могут быть и остатки воспоминаний о борьбе с Хазарией. И тут же проступает религиозная основа той враждебности и отгораживания, с какою евреев не допускали в Московскую Русь.

The Jewish Encyclopedia notes that in the Russian epic folklore, the "Jewish King" appears as a "favorite common term for expressing the enemy of the Christian faith," just as the Bogatyr-Zhidovin in the epics about Ilya and Dobrynya¹⁷. Here, there may also be remnants of memories of the struggle against Khazaria. And here, the religious basis of that hostility and segregation, with which Jews were not allowed into Muscovite Rus, becomes apparent.

С нашествия татар прекратилась оживлённая торговая деятельность в Киевской Руси, и многие евреи, видимо, ушли в Польшу. (Впрочем, еврейские поселения на Волыни и в Галиции сохранились, мало пострадав от татарского нашествия.) Энциклопедия сообщает: «Во время нашествия татар (1239), разрушивших Киев, пострадали также евреи, но во второй половине 13 в. они приглашались великими князьями селиться в Киеве, находившемся под верховным владычеством татар. Пользуясь вольностями, предоставленными евреям и в других татарских владениях, киевские ев- реи вызвали этим ненависть к себе со стороны мещан»¹⁸. Подобное происходило не только в Киеве, но и в городах Северной России, куда при татарском господстве открылся «путь многим купцам Бесерменским, Харазским или Хивинским, издревле опытным в торговле и хитростях корыстолюбия: сии люди откупали у Татар дань наших Княжений, брали неумеренные росты с бедных людей и, в случае неплатежа объявляя должников своими рабами, отводили их в неволю. Жители Владимира, Суздаля, Ростова вышли наконец из терпения и единодушно восстали, при звуке Вечевых колоколов, на сих злых лихоимцев: некоторых убили, а прочих выгнали»¹⁹. В наказание восставшим грозил приход карательной армии от хана, предотвращённый посредничеством Александра Невского. — «В документах 15 в. упоминаются киевские евреи — сборщики податей, владевшие значительным имуществом»²⁰.

With the Tatar invasion, the lively trade activity in Kyivan Rus ceased, and many Jews apparently went to Poland. (However, Jewish settlements in Volhynia and Galicia remained, having suffered little from the Tatar invasion.) The encyclopedia reports: "During the Tatar invasion (1239), which destroyed Kyiv, the Jews also suffered, but in the second half of the 13th century, they were invited by the grand princes to settle in Kyiv, which was under the supreme sovereignty of the Tatars. Taking advantage of the liberties granted to Jews in other Tatar territories, the Kyiv Jews thus incurred the hatred of the townspeople towards themselves"¹⁸.

Similar events occurred not only in Kyiv but also in the cities of Northern Russia, where under Tatar rule, "the way was opened to many merchants from Besermyan, Khwarezm, or Khiva, who had long been experienced in trade and the tricks of avarice: these people bought from the Tatars the tribute of our Principalities, charged exorbitant interest from poor people and, in case of non-payment, declared the debtors as their slaves and took them into captivity. The inhabitants of Vladimir, Suzdal, and Rostov finally ran out of patience and unanimously rose up, at the sound of the Veche bells, against these evil usurers: some were killed, and others were expelled"¹⁹. The rebels were threatened with the arrival of a punitive army from the khan, prevented by the mediation of Alexander Nevsky. — "In 15th-century documents, Kyiv Jews are mentioned — tax collectors who owned significant property"²⁰.

«Движение евреев из Польши на Восток», в том числе и в Белоруссию, «замечается и в 15 в.: встречаются откупщики таможенных и других сборов в Минске, Полоцке», Смоленске, но ещё не создаётся там их оседлая общинная жизнь. А после короткого изгнания евреев из Литвы (1495) «движение на Восток возобновилось с особой энергией в начале 16 в.»²¹.

"The movement of Jews from Poland to the East," including to Belarus, "is noted in the 15th century: customs and other tax collectors are encountered in Minsk, Polotsk," Smolensk, but their settled community life is not yet established there. And after the short expulsion of Jews from Lithuania (1495), "the movement to the East resumed with particular energy at the beginning of the 16th century"²¹.

Проникновение же евреев в Московскую Русь было самым незначительным, хотя приезду извне «влиятельных евреев в Москву не чинили тогда препятствий»²². Но в конце XV века у самого центра духовной и административной власти на Руси происходят как будто и негромкие события, однако могшие повлечь за собой грозные волнения или глубокие последствия в духовной области. Это так называемая «ересь жидовствующих». По выражению противоборца ей Иосифа Волоцкого: «Благочестивая земля Русская не видала подобного соблазна от века Ольгина и Владимирова»²³.

The penetration of Jews into Muscovite Rus was minimal, although the arrival of "influential Jews in Moscow was not obstructed at that time"²². But at the end of the 15th century, seemingly unremarkable events occurred at the very center of spiritual and administrative power in Rus, which could have led to serious unrest or profound consequences in the spiritual realm. This was the so-called "heresy of the Judaizers." In the words of its opponent, Joseph of Volotsk: "The pious land of Russia had not seen such a temptation since the times of Olga and Vladimir"²³.

Началось это, по Карамзину, так: приехавший в 1470 в Новгород из Киева еврей Схариа «умел обольстить там двух Священников, Дионисия и Алексия; уверил их, что закон Моисеев есть единый Божественный; что История Спасителя выдумана; что Христос ещё не родился; что не должно поклоняться иконам, и проч. Завелась Жидовская ересь»²⁴. С. Соловьёв добавляет, что Схариа достиг этого «с помощью пятерых сообщников, также Жидов», и что эта ересь была, «как видно, смесь иудейства с христианским рационализмом, отвергавшая таинство Св. Троицы, божество Иисуса Христа»²⁵. После этого «поп Алексий назвал себя Авраамом, жену свою Саррою, и развратил, вместе с Дионисием, многих Духовных и мирян… Но трудно понять, чтобы Схариа мог столь легко размножить число своих учеников Новогородских, если бы мудрость его состояла единственно в отвержении Христианства и в прославлении Жидовства… вероятно, что Схариа обольщал Россиян Иудейскою Каббалою, наукою пленительною для невежд любопытных и славною в XV веке, когда многие из самых ученых людей… искали в ней разрешения всех важнейших загадок для ума человеческого. Каббалисты хвалились… что они знают все тайны Природы, могут изъяснять сновидения, угадывать будущее, повелевать Духами…»²⁶.

According to Karamzin, it began like this: arriving in Novgorod from Kyiv in 1470, the Jew Skhariya "managed to charm two priests there, Dionysius and Alexius; convincing them that the Law of Moses is the only Divine law; that the story of the Savior is invented; that Christ has not yet been born; that one should not worship icons, etc. Thus, the Judaizing heresy arose"²⁴. S. Solovyov adds that Skhariya achieved this "with the help of five accomplices, also Jews," and that this heresy was, "apparently, a mix of Judaism with Christian rationalism, rejecting the mystery of the Holy Trinity, the divinity of Jesus Christ"²⁵. After that, "Priest Alexius named himself Abraham, his wife Sarah, and together with Dionysius, corrupted many clerics and laypeople… But it's hard to understand how Skhariya could so easily increase the number of his Novgorodian disciples if his wisdom consisted solely in the rejection of Christianity and the glorification of Judaism… likely, Skhariya seduced Russians with Jewish Kabbalah, a captivating science for the curious ignoramuses and famous in the 15th century, when many of the most learned men… sought in it the solution to all the most important mysteries for the human mind. The Kabbalists boasted… that they know all the secrets of Nature, can explain dreams, predict the future, command Spirits…"²⁶.

Напротив, Ю.И. Гессен, еврейский историк XX века, считает, правда не указывая никаких источников: «вполне установлено, что ни в насаждении ереси… ни в её дальнейшем распространении евреи не принимали никакого участия»²⁷. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона утверждает, что «собственно еврейский элемент не играл, кажется, в этом учении особенно видной роли и сводился к некоторым обрядам»²⁸. Современная же ему Еврейская Энциклопедия пишет: «спорный вопрос о еврейском влиянии на секту ныне, после опубликования “Псалтири жидовствующих” и других памятников… следует считать решённым в утвердительном смысле»²⁹.

On the contrary, Y.I. Hessen, a Jewish historian of the 20th century, believes, though without citing any sources, that "it is fully established that Jews took no part in either the establishment of the heresy… or in its further dissemination"²⁷. The Brockhaus and Efron Encyclopedic Dictionary asserts that "the genuinely Jewish element did not seem to play a particularly visible role in this doctrine and was reduced to certain rites"²⁸. The contemporary Jewish Encyclopedia writes: "the controversial question of Jewish influence on the sect now, after the publication of the 'Psalter of the Judaizers' and other monuments… should be considered affirmatively resolved"²⁹.

«Новогородские еретики соблюдали наружную пристойность, казались смиренными постниками, ревностными в исполнении всех обязанностей благочестия»³⁰, и это «обратило на них внимание народа и содействовало быстрому распространению ереси»³¹. И когда, после падения Новгорода, Иоанн III посетил его, то обоих начальных еретиков, Алексия и Дионисия, за все достоинства их благочестия в 1480 взял с собой в Москву и возвысил в протоиереев Успенского и Архангельского соборов в Кремле. «С ними перешёл туда и раскол, оставив корень в Новегороде. Алексий снискал особенную милость Государя, имел к нему свободный доступ, и тайным своим учением прельстил» не только нескольких крупных духовных и государственных чинов, но убедил великого князя возвести в митрополиты—то есть во главу всей русской Церквииз своих обращённых в ересь архимандрита Зосиму. А кроме того, обратил в ересь и Елену, невестку великого князя, вдову Иоанна Младого и мать возможного наследника престола, «внука благословенного» Дмитрия³².

“The Novgorod heretics maintained outward decency, appeared as humble fasters, zealous in performing all the duties of piety”³⁰, and this “drew the people's attention to them and contributed to the rapid spread of the heresy”³¹. And when, after the fall of Novgorod, Ivan III visited it, he took both of the initial heretics, Alexius and Dionysius, for all their virtues of piety, with him to Moscow in 1480 and elevated them to protoiereus (senior priests) of the Assumption and Archangel Cathedrals in the Kremlin. “With them, the schism flew there too, leaving its root in Novgorod. Alexius gained the particular favor of the Tsar, had free access to him, and with his secret teachings seduced” not only several high church and state officials but convinced the grand prince to appoint as metropolitan — that is, the head of the entire Russian Church — one of his converts to heresy, Archimandrite Zosima. Moreover, he converted to heresy Elena, the daughter-in-law of the grand prince, the widow of Ivan the Young, and the mother of a possible heir to the throne, “the blessed grandson” Dmitry³².

Поразителен быстрый успех и лёгкость этого движения. Они объясняются, очевидно, взаимным интересом. «Когда переводилась на русский язык с еврейского “Псалтырь жидовствующих” и другие произведения, имеющие целью обольщение неискушённого русского читателя и иногда отчётливо антихристианские, можно было бы думать о заинтересованности в них только евреев и иудаизма». Однако и «русский читатель был заинтересован… в переводах еврейских религиозных текстов», отсюда и — «какой успех имела пропаганда “жидовствующих” в разных слоях общества»³³. Острота и живость этого контакта напоминает ту, что возникла в Киеве в XI веке.

The quick success and ease of this movement are astonishing. They are evidently explained by mutual interest. "When the 'Psalter of the Judaizers' and other works aimed at seducing the unsophisticated Russian reader were translated from Hebrew into Russian, featuring sometimes distinctly anti-Christian content, one might think that only Jews and Judaism would be interested in them." However, "the Russian reader was interested… in the translations of Jewish religious texts," hence — "the success that the propaganda of the 'Judaizers' had across different layers of society"³³. The sharpness and liveliness of this contact remind one of that which arose in Kiev in the 11th century.

Однако архиепископ новгородский Геннадий около 1487 раскрыл ересь, прислал в Москву несомненные её доказательства и продолжал розыск и обличение ереси до тех пор, пока для её разбора не был собран в 1490 Церковный Собор (под вождением только что поставленного митрополитом Зосимы). «С ужасом слушали Геннадиеву обвинительную грамоту… что сии отступники злословят Христа и Богоматерь, плюют на кресты, называют иконы болванами, грызут оныя зубами, повергают в места нечистые, не верят ни Царству Небесному, ни воскресению мертвых и, безмолвствуя при усердных Христианах, дерзостно развращают слабых»³⁴. «Из [соборного] приговора видно, что жидовствующие не признавали Иисуса Христа Сыном Божиим… учили, что Мессия ещё не явился… почитали ветхозаветную субботу “паче Воскресения Христова”»³⁵. На Соборе предлагали казнить еретиков — но волею Иоанна III их осудили на заточение, а ересь прокляли. «Такое наказание по суровости века и по важности разврата было весьма человеколюбиво»³⁶. Историки единодушно объясняют эту сдержанность Иоанна тем, что ересь уже завелась под его собственной крышей, её приняли «люди известные, могущественные по своему влиянию», в том числе «славный своею грамотностию и способностями» Иоаннов всесильный дьяк (как бы иностранных дел министр) Фёдор Курицын³⁷. «Странный либерализм Москвы проистекал от временной “диктатуры сердца” Ф. Курицына. Чарами его секретного салона увлекался сам великий князь и его невестка… Ересь не только не замирала, но… пышно цвела и распространялась… При московском дворе… в моде были астрология и магия, вместе с соблазнами псевдонаучной ревизии всего старого, средневекового мировоззрения», это было широкое «вольнодумство, соблазны просветительства и власть моды»³⁸.

However, around 1487, the Archbishop of Novgorod, Gennady, uncovered the heresy, sent undeniable evidence of it to Moscow, and continued the investigation and exposure of the heresy until a Church Council was convened in 1490 (under the leadership of the newly appointed Metropolitan Zosima) to examine it. "With horror, they listened to Gennady's accusatory letter… that these apostates blaspheme Christ and the Mother of God, spit on crosses, call icons idols, bite them with their teeth, throw them into unclean places, do not believe in either the Kingdom of Heaven or the resurrection of the dead, and, keeping silent among devout Christians, boldly corrupt the weak"³⁴. "From the [council's] verdict, it is evident that the Judaizers did not recognize Jesus Christ as the Son of God… taught that the Messiah had not yet appeared… revered the Old Testament Sabbath 'above the Resurrection of Christ'"³⁵. At the Council, there were proposals to execute the heretics — but by the will of Ivan III, they were sentenced to exile, and the heresy was condemned. "Such punishment was very humane given the severity of the times and the seriousness of the corruption"³⁶. Historians unanimously explain Ivan's restraint by the fact that the heresy had already taken root under his own roof, adopted by "well-known people, powerful in their influence," including Ivan's all-powerful ‘dyak’ (akin to a foreign affairs minister) Fyodor Kuritsyn, "glorious for his literacy and abilities"³⁷. "The strange liberalism of Moscow stemmed from the temporary 'dictatorship of the heart' of F. Kuritsyn." The charms of his secret salon captivated even the grand prince himself and his daughter-in-law… The heresy not only did not subside, but… luxuriantly bloomed and spread… At the Moscow court… astrology and magic were in fashion, along with the temptations of a pseudo-scientific revision of the entire old, medieval worldview", it was widespread "freethinking, the temptations of enlightenment, and the power of fashion"³⁸.

Еврейская Энциклопедия ещё предполагает, что Иоанн III «из политических соображений не выступал против ереси. С помощью Схарии он надеялся усилить своё влияние в Литве», а кроме того, хотел сохранить расположение влиятельных крымских евреев: «князя и владетеля Таманьского полуострова Захарии де Гвизольфи» и крымского еврея Хози Кокоса, близкого к хану Менгли-Гирею³⁹.

The Jewish Encyclopedia also suggests that Ivan III "for political reasons did not act against the heresy. With the help of Skhariya, he hoped to strengthen his influence in Lithuania," and furthermore, wanted to maintain the favor of influential Crimean Jews: "the prince and ruler of the Taman Peninsula, Zacharias de Guizolfi" and the Crimean Jew Khozi Kokos, close to Khan Mengli Giray³⁹.

После Собора 1490 Зосима ещё несколько лет гнездил тайное общество, но был раскрыт и он, и в 1494 великий князь повелел ему, без суда и шума, как бы добровольно удалиться в монастырь. «Ересь, однако, не ослабела: одно время (1498) последователи её едва не захватили в Москве всей власти и ставленник их Димитрий, сын княгини Елены, был венчан на царство»⁴⁰. Но вскоре Иван III помирился с женой Софьей Палеолог, и с 1502 трон наследовал её сын Василий. (А Курицын к тому времени умер.) И еретики после Собора 1504 одни были сожжены, другие заточены, третьи бежали в Литву, «где формально приняли иудаизм»⁴¹.

After the Council of 1490, Zosima harbored a secret society for several more years but was eventually exposed, and in 1494, the grand prince ordered him, without trial or fuss, to retire to a monastery as if voluntarily. "However, the heresy did not weaken: at one point (1498), its followers almost seized all power in Moscow, and their appointee, Dmitry, son of Princess Elena, was crowned as ruler"⁴⁰. But soon Ivan III reconciled with his wife Sophia Palaiologina, and from 1502 her son Vasily succeeded to the throne. (By that time, Kuritsyn had died.) And after the Council of 1504, some heretics were burned, others imprisoned, and the rest fled to Lithuania, "where they formally converted to Judaism"⁴¹.

Отметим, что преодоление ереси «жидовствующих» дало толчок духовной жизни Московской Руси конца XV — начала XVI века, осознанию необходимости духовного просвещения, школ для духовенства, а с именем епископа Геннадия связано собирание и издание на Руси первой церковно-славянской Библии, ещё не существовавшей как единое собрание на православном Востоке. С изобретением книгопечатания «через 80 лет эта самая Геннадиева Библия… напечатана была в Остроге (1580-82 г.), как первопечатная церковно-славянская Библия, и тогда ещё опередившая этим своим появлением весь православный Восток»⁴². Широко обобщает это явление и академик С.Ф. Платонов: «Движение “жидовствующих” несомненно заключало в себе элементы западно европейского рационализма… Ересь была осуждена; её проповедники пострадали, но созданное ими настроение критики и скепсиса в отношении догмы и церковного строя не умерло»⁴³.

It should be noted that overcoming the heresy of the "Judaizers" gave an impulse to the spiritual life of Muscovite Russia at the end of the 15th and the beginning of the 16th centuries, to the realization of the need for spiritual enlightenment, schools for the clergy, and with the name of Bishop Gennady is associated the collection and publication in Russia of the first Church Slavonic Bible, which had not yet existed as a single collection in the Orthodox East. With the invention of printing, "80 years later, this very Gennady's Bible… was printed in Ostrog (1580-82) as the first printed Church Slavonic Bible, thereby preceding its appearance ahead of the entire Orthodox East"⁴². Academician S.F. Platonov broadly generalizes this phenomenon: "The movement of the 'Judaizers' undoubtedly contained elements of Western European rationalism… The heresy was condemned; its preachers suffered, but the mood of criticism and skepticism regarding dogma and church hierarchy that they created did not die"⁴³.

Современная Еврейская Энциклопедия напоминает «предположение, что резко отрицательное отношение к иудаизму и евреям в Московской Руси, неизвестное там до начала 16 в.», повелось от этой борьбы с «жидовствующими»⁴⁴. По духовным и государственным масштабам события это вполне правдоподобно. Но Ю.И. Гессен оспаривает такое мнение: «знаменательно, что столь специфическая окраска ереси, как “жидовская”, не помешала успеху секты и вообще не возбудила в ту пору враждебного отношения к евреям»⁴⁵.

The contemporary Jewish Encyclopedia reminds us of the "assumption that the sharply negative attitude towards Judaism and Jews in Muscovite Russia, unknown there before the beginning of the 16th century," stemmed from this fight against the "Judaizers"⁴⁴. By the spiritual and state scales of the event, this is quite plausible. However, Y.I. Hessen disputes such a view: "it is notable that such a specific hue of the heresy, as 'Jewish,' did not hinder the success of the sect and, in general, did not arouse a hostile attitude towards Jews at that time"⁴⁵.

В эти века, с XIII по XVIII, в соседней Польше создавалась, росла и укреплялась в своём устойчивом быте крупнейшая еврейская община, которой предстояло основать массив будущего российского еврейства, к XX веку главной части еврейства мирового. С XVI века происходило «значительное переселение польских и чешских евреев» на Украину, в Белоруссию и в Литву⁴⁶. В XV веке еврейские купцы из Польско-литовского государства ещё свободно приезжали и в Москву. Но это изменилось при Иоанне Грозном: въезд еврейским купцам был запрещён. А когда в 1550 польский король Сигизмунд-Август потребовал, чтоб им был дозволен свободный въезд в Россию, Иоанн отказал в таких словах: «в свои государства Жидом никак ездити не велети, занеже в своих государствах лиха никакого видети не хотим, а хотим того, чтобы Бог дал в моих государствах люди мои были в тишине безо всякого смущенья. И ты бы, брат наш, вперёд о Жидех к нам не писал»⁴⁷, они русских людей «от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили и пакости многие людям нашим делали»⁴⁸.

From the 13th to the 18th centuries in neighboring Poland, the largest Jewish community began, grew, and strengthened in its stable existence, which was to lay the foundation for the mass of future Russian Jewry, which was, by the 20th century, the main part of the world's Jewry. From the 16th century, there was a "significant migration of Polish and Czech Jews" to Ukraine, Belarus, and Lithuania ⁴⁶. In the 15th century, Jewish merchants from the Polish-Lithuanian state still freely came to Moscow. But this changed under Ivan the Terrible: entry was forbidden to Jewish merchants. And when in 1550, the Polish King Sigismund August demanded that they be allowed free entry into Russia, Ivan, in these words, refused "it is absolutely forbidden to let Jews travel in my realms, for we do not want to see any evil in our realm, but we desire that, God willing, the people will live in peace in my realms without any disturbance, and that you, our brother, had not written to us about Jews"⁴⁷, for they "led Russian people away from Christianity, and brought poisonous herbs into our lands and did many evils to our people"⁴⁸.

Есть легенда, что при взятии Полоцка в 1563, по жалобам русских жителей «на лихие дела и притеснения» от евреев, арендаторов и доверенных у польских магнатов, Иоанн IV приказал всем евреям тут же креститься, а отказавшихся, и будто ровно 300 человек, тут же, при себе, велел утопить в Двине. Но историки тщательные, как, например, Ю.И. Гессен, не только не подтверждают эту версию, хотя бы в ослабленном виде, но даже не упоминают о ней.

There is a legend that during the capture of Polotsk in 1563, upon complaints from Russian residents "about wicked deeds and oppressions" by Jews, rent collectors, and agents of Polish magnates, Ivan IV ordered all Jews to be baptized on the spot, and those who refused, supposedly exactly 300 people, were immediately ordered by him to be drowned in the Dvina. However, meticulous historians, such as Yu. I. Hessen, not only do not confirm this version, even in a weakened form, but do not even mention it.

Зато он пишет, что при Лжедмитрии I (1605-06) евреи появились в Москве «в большом, сравнительно, числе», как и другие иностранцы. А после конца Смуты было объявлено, что Лжедмитрий II («Тушинский Вор») — «родом Жидовин»⁴⁹. (О происхождении «тушинского Вора» источники разноречат. Одни утверждают, что это — поповский сын с Украины Матвей Верёвкин; «или Жид… как сказано в современных бумагах государственных», он «разумел, если верить одному чужеземному историку, и язык Еврейский, читал Талмуд, книги Раввинов», «Сигизмунд послал Жида, который назвался Димитрием Царевичем»⁵⁰.) Из Еврейской Энциклопедии: «Евреи входили в свиту самозванца и пострадали при его низложении. По некоторым сообщениям… Лжедмитрий II был выкрестом из евреев и служил в свите Лжедмитрия I»⁵¹.

But he writes that under False Dmitry I (1605-06), Jews appeared in Moscow "in a comparatively large number," as did other foreigners. And after the end of the Time of Troubles, it was announced that False Dmitry II ("The Tushino Thief") was "of Jewish origin"⁴⁹. (Sources disagree about the origin of "the Tushino Thief." Some claim he was a priest's son from Ukraine, Matvey Vervyokin; "or a Jew… as stated in contemporary state papers," he "understood, if one foreign historian is to be believed, the Hebrew language, read the Talmud, books of Rabbis," "Sigismund sent a Jew, who called himself Dmitry the Tsarevich" ⁵⁰.) From the Jewish Encyclopedia: "Jews were part of the entourage of the pretender and suffered at his deposition. According to some reports… False Dmitry II was a convert from Judaism and served in the entourage of False Dmitry I"⁵¹.

После Смуты нахлынувшие за её время польско-литовские люди были в России ограничены в правах, и «польско-литовские евреи должны были в этом отношении разделять судьбу своих сограждан», которым запретили ездить с товарами в Москву и замоскворецкие города⁵². (В договоре московитян с поляками о воцарении Владислава было оговорено: «Не склонять никого в Римскую, ни в другие Веры, и Жидам не въезжать для торговли в Московское Государство»⁵³. А по другим сведениям, евреям—торговым людям после Смуты оставался свободен доступ и в Москву⁵⁴.) «Противоречивые распоряжения указывают на то, что правительство Михаила Фёдоровича не преследовало принципиальной политики по отношению к евреям… относилось более терпимо к евреям»⁵⁵.

After the Time of Troubles, the Polish-Lithuanian people who had flooded in during that period were restricted in rights in Russia, and "Polish-Lithuanian Jews were supposed to share the fate of their fellow citizens" who were prohibited from traveling with goods to Moscow and the cities beyond the Moscow River⁵². (In the treaty between Muscovites and Poles on the coronation of Vladislav, it was stipulated: "Not to convert anyone to the Roman, nor to other Faiths, and for Jews not to enter for trade into the Muscovite State"⁵³. But according to other information, Jewish merchants still had free access to Moscow after the Time of Troubles⁵⁴.) "Contradictory directives indicate that the government of Mikhail Fyodorovich did not pursue a principled policy towards the Jews… was more tolerant towards Jews"⁵⁵.

«В годы правления Алексея Михайловича встречаются многие данные о пребывании евреев в России — в Уложении не содержится каких-либо ограничений относительно евреев… они имели тогда доступ во все русские города, включая Москву»⁵⁶. По словам Гессена, среди населения, захваченного при русском наступлении на Литву в ЗО-е годы XVII века, было немало евреев, и «к ним применялись те же правила, какие были установлены для других». После военных действий 50-60-х «в московском государстве вновь появились пленные евреи, к ним отнеслись отнюдь не хуже, чем к прочим пленным». А после Андрусовского мира 1667 евреям «предложили остаться в стране. И многие, как видно, этим воспользовались». Иные приняли христианство, и «некоторые из пленных явились родоначальниками русских дворянских фамилий»⁵⁷. (Небольшое число крестившихся поселилось в XVII веке и на Дону, в станице Старочеркасской, и около десяти казачьих фамилий произошло от них.) Около того же 1667 англичанин Коллинз писал, что «евреи с недавнего времени размножились в Москве и при дворе», по-видимому при покровительстве придворного врача-еврея⁵⁸.

During the reign of Alexey Mikhailovich, many records are found regarding the presence of Jews in Russia — the Code did not contain any restrictions regarding Jews… they had access to all Russian cities, including Moscow⁵⁶. According to Hessen, among the population captured during the Russian offensive on Lithuania in the 1630s, there were quite a few Jews, and "the same rules that were established for others were applied to them". After the military actions of the 1650s-1660s, "captive Jews once again appeared in the Muscovite state, and they were treated no worse than the other captives". And after the Andrusovo Peace in 1667, Jews "were offered to stay in the country. And many, apparently, took advantage of this". Others converted to Christianity, and "some of the captives became the progenitors of Russian noble families"⁵⁷. (A small number of those who were baptized settled in the 17th century on the Don, in the village of Starocherkasskaya, and about ten Cossack families descended from them.) Around the same year 1667, the Englishman Collins wrote that "Jews have recently multiplied in Moscow and at court", presumably under the patronage of a court Jewish doctor⁵⁸.

При Фёдоре Алексеевиче была попытка приказать: «Которые Евреяны впредь приедут с товары утайкою к Москве» — товаров их на таможне не принимать, ибо «Евреян с товары и без товаров из Смоленска пропускать не велено»⁵⁹. Однако «практика не соот- ветствовала… этому теоретическому правилу»⁶⁰.

Under Feodor Alexeyevich, there was an attempt to decree: "Those Jews who will come to Moscow with goods in secret" — their goods should not be accepted at customs, because "it was not allowed to let Jews, with or without goods, through from Smolensk"⁵⁹. However, "practice did not correspond… to this theoretical rule"⁶⁰.

К ранним годам (1702) царствования Петра, в связи с его манифестом, призывающим в Россию искусных иностранцев, относится его при том оговорка о евреях: «Я хочу… видеть у себя лучше народов Магометанской и языческой веры, нежели Жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются, и как ближних ко мне ни подкупают»⁶¹.

In the early years (1702) of Peter's reign, in connection with his manifesto calling skilled foreigners to Russia, there was his specific reservation about Jews: "I want… to see in my country rather people of Mohammedan and pagan faiths than Jews. They are swindlers and deceivers. I am eradicating evil, not spreading it; there will be neither dwelling nor trade for them in Russia, no matter how much they strive for it or how much they try to bribe those close to me"⁶¹.

Однако за всё царствование Петра I нет никаких сведений о стеснениях евреев, не издано ни одного закона, ограничивающего их. Напротив, при общей благожелательности ко всяким иностранцам была широко открыта деятельность и для евреев, а по их возникающей незаменимости находим евреев и в ближайшем доверенном окружении императора: вице-канцлер барон Пётр Шафиров (крупный и плодотворный деятель, но и склонный к мошенничеству, в чём его наказывал при жизни сам Пётр, а после смерти Петра вёл расследование и Сенат⁶²); его двоюродные племянники Абрам Веселовский, весьма приближенный к Петру, Исаак Веселовский; Антон Дивьер, первый генерал-полицеймейстер Петербурга; Вивьер, начальник тайного розыска; шут Акоста и др. В письме к А. Веселовскому Пётр выразил так: «Для меня совершенно безразлично, крещён ли человек или обрезан, чтобы он только знал своё дело и отличался порядочностью»⁶³. Еврейские торговые дома из Германии запрашивали, чтобы русское правительство гарантировало им безопасность торговли с Персией через Россию, но этой гарантии не получили⁶⁴.

However, throughout the reign of Peter the Great, there is no information about the oppression of Jews, nor was a single law issued restricting them. On the contrary, with a general goodwill towards all foreigners, activities were widely open for Jews as well, and due to their emerging indispensability, we find Jews in the closest trusted circle of the emperor: Vice-Chancellor Baron Peter Shafirov (a prominent and productive figure, but also prone to fraud, for which he was punished by Peter himself during his lifetime, and after Peter's death, an investigation was conducted by the Senate⁶²); his cousins Abram Veselovsky, very close to Peter, Isaac Veselovsky; Anton Divier, the first general police master of Petersburg; Vivier, the head of the secret police; the jester Acosta, and others. In a letter to A. Veselovsky, Peter expressed: "For me, it is completely indifferent whether a person is baptized or circumcised, as long as he knows his business and is distinguished by decency"⁶³. Jewish trading houses from Germany requested the Russian government to guarantee their safety in trading with Persia through Russia, but this guarantee was not granted⁶⁴.

В начале XVIII века развили евреи торговую деятельность и в Малороссии, за год до того, как это право получили великорос- сийские купцы. Гетман Скоропадский несколько раз объявлял указы о выселении евреев, но они не выполнялись, а, напротив, число евреев в Малороссии возрастало⁶⁵.

At the beginning of the 18th century, Jews developed trade activities in Little Russia, a year before Great Russian merchants received this right. Hetman Skoropadsky issued several decrees for the expulsion of Jews, but they were not enforced; on the contrary, the number of Jews in Little Russia increased⁶⁵.

Екатерина I в 1727, незадолго до смерти, уступая настоянию Меншикова, распорядилась выселить евреев из Украйны (тут «могло иметь значение участие евреев в винных промыслах») и из российских городов. Но это распоряжение если и начало в какой-то мере осуществляться, то не продержалось и года⁶⁶.

Catherine I, in 1727, shortly before her death, yielding to Menshikov's insistence, ordered the expulsion of Jews from Ukraine (here "the involvement of Jews in the wine industry might have been significant") and from Russian cities. However, if this order began to be implemented to some extent, it did not last even a year⁶⁶.

В 1728, при Петре II, было разрешено допущение евреев в Малороссию, как людей полезных для торговли края», сперва как «временное посещение», но, «конечно, временное посещение стало превращаться в постоянное пребывание», нашлись доводы. При Анне это право было распространено в 1731 на Смоленскую губернию, в 1734 — и на Слободскую Украйну (северо-восточнее Полтавы). Вместе с тем дозволены были евреи к аренде у помещиков, к виноторговле, а в 1736 допустили и поставку евреями водки из Польши также и в казённые кабаки Великороссии⁶⁷.

In 1728, under Peter II, Jews were allowed into Little Russia as individuals beneficial for the region's trade, initially as a "temporary visit," but, "of course, the temporary visit began to turn into permanent residence" — justifications were found. Under Anna, this right was extended in 1731 to the Smolensk province, and in 1734 to the Sloboda Ukraine (northeast of Poltava). At the same time, Jews were allowed to lease from landlords, engage in the wine trade, and in 1736, they were also permitted to supply vodka from Poland to the state-run taverns of Great Russia⁶⁷.

Следует упомянуть и фигуру финансиста Леви Липмана из Прибалтики. Когда будущая императрица Анна Иоанновна ещё жила в Курляндии, она сильно нуждалась в деньгах, «и возможно, что уже тогда Липман имел случай быть ей полезным». Ещё при Петре он переехал в Петербург. При Петре II он «становится финансовым агентом или ювелиром при русском дворе». При воцарении Анны Иоанновны он получает «крупные связи при дворе» и чин обергофкомиссара. «Имея непосредственные сношения с императрицей, Липман находился в особенно тесной связи с её фаворитом Бироном… Современники утверждали, что… Бирон обращался к нему за советами по вопросам русской государственной жизни. Один из послов при русском дворе писал… можно сказать… что “именно Липман управляет Россией”». Позже эти оценки современников подвергнуты некоторому умалению⁶⁸. Однако Бирон «передал ему [Липману] почти всё управление финансами и различные торговые монополии»⁶⁹. («Липман продолжал исполнять свои функции при дворе и тогда, когда Анна Леопольдовна… сослала Бирона»⁷⁰.)

It's worth mentioning the figure of the financier Levi Lipman from the Baltics. When the future Empress Anna Ioannovna still lived in Courland, she was in great need of money, "and it is possible that even then Lipman had the opportunity to be useful to her". Already during Peter's reign, he moved to St. Petersburg. Under Peter II, he "becomes a financial agent or jeweler at the Russian court". With the enthronement of Anna Ioannovna, he gains "major connections at court" and the rank of ober-hofkammerrat. "Having direct dealings with the empress, Lipman was especially closely connected with her favorite, Biron… Contemporaries claimed that… Biron turned to him for advice on matters of Russian state life. One of the ambassadors at the Russian court wrote… it can be said… that "it is Lipman who governs Russia"". Later, these contemporaries' assessments were subject to some diminution⁶⁸. However, Biron "handed over to him [Lipman] almost all the management of finances and various trade monopolies"⁶⁹. ("Lipman continued to perform his functions at court even when Anna Leopoldovna… exiled Biron"⁷⁰.)

Не без влияния же остался Липман и на общее отношение Анны Иоанновны к евреям. Хотя в 1730, при вступлении на престол, она в письме к своему послу при гетмане Малороссии и выражала тревогу: «Мы слышим, что малороссийского народа в купечестве обращается самое малое число, но более торгуют Греки, Турки и Жиды»⁷¹ (отсюда ещё раз можно заключить, что высылка 1727 не была реальной), — но так же остались невыполненны- ми и указы Анны — 1739, о запрете евреям аренды земли в Малороссии, и 1740, о высылке оттуда за рубеж около 600 евреев⁷². (Тому, конечно, препятствовали ещё и интересы помещиков.)

Levi Lipman also had an influence on Anna Ioannovna's general attitude towards Jews. Although in 1730, upon ascending to the throne, she expressed concern in a letter to her envoy at the Hetman of Little Russia: "We hear that the smallest number of the Little Russian people engage in trade, but rather, it is the Greeks, Turks, and Jews who trade more"⁷¹ (from this, one can again conclude that the expulsion of 1727 was not actualized), the decrees of Anna — in 1739, prohibiting Jews from leasing land in Little Russia, and in 1740, about the expulsion of about 600 Jews from there⁷² — remained unfulfilled as well. (Of course, the interests of the landlords also hindered this.)

Елизавета же, через год по воцарении, издала указ (декабрь 1742): «Во всей нашей империи Жидам жить запрещено; но ныне нам известно учинилось, что оные Жиды ещё в нашей империи, а наипаче в Малороссии, под разными видами жительство своё продолжают, от чего не иного какого плода, но токмо яко от таковых имени Христа Спасителя ненавистников нашим верноподданным крайнего вреда ожидать должно, того для повелеваем: из всей нашей империи всех мужеска и женска пола Жидов со всем их имением немедленно выслать за границу и впредь ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере греческого исповедания»⁷³.

Elizabeth, a year after her accession to the throne, issued a decree (December 1742): "In our entire empire, it is forbidden for Jews to live; but now it has become known to us that these Jews still continue their residence in our empire, especially in Little Russia, under various guises, from which our faithful subjects can expect no fruit other than extreme harm, as from such haters of the name of Christ the Savior. Therefore, we command: to expel immediately from our entire empire all Jews of both male and female sex with all their belongings beyond the borders and not to allow them in for any reason henceforth, unless some of them wish to be of the Christian faith of the Greek confession"⁷³.

Это была та самая религиозная нетерпимость, которая сотрясала Европу несколько веков подряд. В образе мыслей того времени в ней не заключалась никакая особо русская или исключительно к евреям враждебность. Внутри христиан религиозная нетерпимость проводилась никак не с меньшей жестокостью, — как и в самой России железо-огненное преследование старообрядцев, то есть и вовсе же единоверцев, православных.

This was the same religious intolerance that shook Europe for several centuries in a row. In the mindset of that time, it did not imply any particularly Russian hostility or exclusivity towards Jews. Among Christians themselves, religious intolerance was carried out with no less cruelty — as in Russia itself with the iron-fire persecution of the Old Believers, that is, those of the same faith, Orthodox Christians.

Этому указу Елизаветы «была придана широкая огласка. Однако тотчас же были сделаны попытки склонить государыню к уступке». Войсковая канцелярия доносила из Малороссии в Сенат, что вот уже выслано 140 человек, но «запрещение евреям привозить товары повлечёт за собою уменьшение государственных доходов»⁷⁴. И Сенат подал доклад императрице, что «от прошлогоднего указа о недопущении Жидов в империю торговля как в Малороссии, так и в Остзейских областях потерпела большой ущерб, а вместе с тем потерпит и казна от уменьшения пошлин». Императрица положила в ответ резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»⁷⁵.

The decree issued by Elizabeth was widely publicized. However, attempts were immediately made to persuade the sovereign to make concessions. The Military Chancellery reported from Little Russia to the Senate that 140 people had already been expelled, but "the prohibition for Jews to bring goods will lead to a decrease in state revenues"⁷⁴. And the Senate submitted a report to the empress stating that "the trade in Little Russia, as well as in the Baltic regions, suffered great damage from last year's decree on the non-admission of Jews into the empire, and along with it, the treasury will suffer from the reduction of duties". In response, the empress issued a resolution: "I do not wish for profitable gain from the enemies of Christ"⁷⁵.

Гессен заключает, что, таким образом, «Россия осталась при Елизавете без евреев»⁷⁶. Еврейский же историк С. Дубнов сообщает, что при Елизавете, как «подсчитал один историк-современник… к 1753 году из России было изгнано 35 000 евреев»⁷⁷. Цифра очень уж разнится от неисполненного распоряжения Анны Иоанновны только что, за 3 года перед тем, — выслать со всей Украины около 600 евреев, — и от донесения Сената Елизавете, как о существенной, высылке 142 евреев⁷⁸. В.И. Тельников⁷⁹ высказывает догадку, что историка — современника того деяния не было, а тем «историком-современником», которого, ни его труда, Дубнов почему-то не назвал точнее, был Э. Геррман, опубликовавший эту цифру вовсе не привременно, а спустя ровно сто лет, в 1853, и опять-таки безо всякой ссылки на источники, да ещё со странным прибавлением, что «евреям было приказано покинуть страну под страхом смертной казни»⁸⁰, выказывающим незнакомство историка (того и другого) даже с тем, что именно Елизавета при всхождении на трон отменила всякую смертную казнь в России (и опять-таки — из чувства религиозного). При том Тельников отмечает, что крупнейший еврейский историк Генрих Грец (Сгаегг) ничего не пишет об исполнении этих указов Елизаветы. Сравним, что и по Г. Слиозбергу в царствование Елизаветы лишь сделались попытки к выселению евреев из Украины»⁸¹.

Hessen concludes that, thus, "Russia remained without Jews under Elizabeth"⁷⁶. However, the Jewish historian S. Dubnow reports that under Elizabeth, as "calculated by one contemporary historian… by 1753, 35,000 Jews had been expelled from Russia"⁷⁷. This figure greatly differs from the unexecuted order of Anna Ioannovna just three years prior — to expel about 600 Jews from all of Ukraine — and from the Senate's report to Elizabeth about the significant expulsion of 142 Jews⁷⁸. V.I. Telnikov⁷⁹ speculates that there was no contemporary historian of that action, and the "contemporary historian" whom Dubnow for some reason did not name more precisely was E. Herrman, who published this figure not contemporaneously, but exactly a hundred years later, in 1853, and again without any reference to sources, with the strange addition that "Jews were ordered to leave the country under penalty of death"⁸⁰, showing the unfamiliarity of both historians with even the fact that Elizabeth had abolished the death penalty in Russia upon her accession to the throne (again, out of religious sentiment). Telnikov notes that the prominent Jewish historian Heinrich Graetz (Sgraegg) writes nothing about the execution of these decrees by Elizabeth. According to G. Sliozberg, during Elizabeth's reign, there were only attempts to expel Jews from Ukraine"⁸¹.

Скорей надо признать вероятным, что, встретив многочисленные сопротивления и у евреев, и у помещиков, и в государственном аппарате, указ Елизаветы так же остался неисполненным или мало исполненным, как и предыдущие подобные.

It is more likely necessary to admit that, having encountered numerous resistances both from the Jews and the landlords, as well as within the state apparatus, Elizabeth's decree remained unfulfilled or minimally executed, just like previous similar ones.

Да и при самой Елизавете на видных постах служили евреи. Был возвращён к государственным делам и «осыпан царскими милостями» дипломат Исаак Веселовский, — и он тоже присоединялся к ходатайствам канцлера А. Бестужева-Рюмина о неизгнании евреев. (Позже он преподавал русский язык наследнику, будущему Петру III; а брат его Фёдор к концу царствования Елизаветы стал куратором Московского университета.)⁸² Стоит отметить ещё и возвышение саксонского купца Грюнштейна, лютеранина, принявшего православие после неудачной торговли с Персией и плена там. Он поступил в Преображенский полк, был среди деятельных участников елизаветинского переворота, получил в награду звание адъютанта, потомственное дворянство и, ни много ни мало, — 927 душ крепостных. (Как же разбрасывались этими душами и наиправославнейшие цари!) Однако в дальнейшем «успех дела отуманил голову Грюнштейна». Он то грозил убить генерального прокурора, то на ночной дороге разнёс и избил родственника (не зная того) фаворита Алексея Разумовского. «Забойство» на дороге уже не сошло ему с рук, и он был сослан в Устюг⁸³.

Even under Elizabeth herself, Jews served in prominent positions. The diplomat Isaac Veselovsky was returned to state affairs and "showered with royal favors" — he too joined the petitions of Chancellor A. Bestuzhev-Ryumin against the expulsion of Jews. (Later, he taught Russian to the heir, the future Peter III; and his brother Fedor, by the end of Elizabeth's reign, became the curator of Moscow University.)⁸² It's also worth noting the rise of the Saxon merchant Grünstein, a Lutheran who converted to Orthodoxy after an unsuccessful trade with Persia and captivity there. He joined the Preobrazhensky Regiment, was among the active participants in the Elizabethan coup, was awarded the title of adjutant, hereditary nobility, and, not insignificantly, 927 serfs. (How freely these souls were thrown around by the most Orthodox tsars!) However, later on, "the success of his affairs went to Grünstein's head". He threatened to kill the Attorney General, then on a night road smashed and beat up a relative (unknowingly) of the favorite Alexey Razumovsky. The "murder" on the road was not overlooked, and he was exiled to Ustyug⁸³.

Пётр III за свои полгода царствования не успел никак проявиться в еврейском вопросе. (Хотя, может быть, оставался у него на сердце рубец от некоего «Жида Мусафии, посредством которого делались займы» в юность Петра в Голштинии, приведшие голштинскую казну в разорение, и который «скрылся, как скоро было объявлено о совершеннолетии великого князя»⁸⁴.

Peter III, during his six months of reign, did not manage to make any notable impact on the Jewish question. (Although, perhaps, he bore a scar in his heart from a certain "Jew Musafia, through whom loans were made" in Peter's youth in Holstein, which led the Holstein treasury to ruin, and who "vanished as soon as the grand duke's coming of age was announced"⁸⁴.)

Но так произошло (и было ли это случайно?), что при первом же появлении в Сенате только что воцарившейся Екатерины II — там на очереди стоял вопрос о дозволении евреям въезжать в Россию. (И большинство Сената уже склонилось именно к тому.) Сама Екатерина, явно оправдываясь перед европейским мнением, оставила запись, как это происходило. Ей тут же один из сенаторов прочёл к сведению отрешительную резолюцию Елизаветы. Екатерина вполне сочувствовала проекту о допуске евреев, но ещё шатко себя чувствовала после переворота и настаивала же на своём православном неофитстве. «Начать царствование указом о свободном въезде евреев было бы плохим средством к успокоению умов; признать же свободный въезд евреев вредным было невозможно»⁸⁵. Екатерина повелела отложить рассмотрение проекта. И ещё через несколько месяцев в манифесте о дозволении иностранцам селиться в России оговорила: «кроме Жидов». (Десятью годами позже объяснила Дидро: вопрос о евреях был поднят тогда некстати.)⁸⁶

But it so happened (and was it by chance?) that at the very first appearance in the Senate of the newly crowned Catherine II, the issue of allowing Jews to enter Russia was on the agenda. (And the majority of the Senate had already leaned towards it.) Catherine herself, clearly justifying herself before European opinion, left a record of how it happened. Right there, one of the senators read to her the dismissive resolution of Elizabeth. Catherine was quite sympathetic to the project of admitting Jews, but still felt shaky after the coup and insisted on her Orthodox neophytism. "Starting the reign with a decree on the free entry of Jews would have been a bad way to calm minds; however, to recognize the free entry of Jews as harmful was impossible"⁸⁵. Catherine ordered the postponement of the project's consideration. And a few months later, in the manifesto allowing foreigners to settle in Russia, she specified: "except for Jews". (Ten years later, she explained to Diderot: the question of the Jews was raised inopportunely at that time.)⁸⁶

Однако — момент был почувствован верно, евреи из-за границы настойчиво хлопотали о допуске их в Россию и были поддержаны ходатайствами из самого Петербурга, из Риги, из Малороссии: что местная торговля «тем не мало подкрепляемая была, что как всему прочему иностранному купечеству, так и Жидам свободное в Малой России торгов отправление дозволяемо было»⁸⁷.

However, the moment was rightly sensed; Jews from abroad persistently petitioned for their admission into Russia and were supported by petitions from within Petersburg itself, from Riga, and from Little Russia: stating that local trade "was thus reinforced, as not only to all other foreign merchants but also to Jews, free trade in Little Russia was allowed"⁸⁷.

Вполне склонясь к этим ходатайствам, но всё ещё опасаясь за свою православную репутацию, императрица была вынуждена… прибегнуть к конспирации! Она придумала, в обход своих же законов, поручить нескольким еврейским купцам колонизацию недавно завоёванной и всё ещё пустынной Новороссии, а сосредоточить руководство делом в Риге, однако тщательно скрывая их национальность, во всех документах называть этих евреев «новороссийскими купцами». На самом же деле приглашённые евреи, осевши в Риге, «занимались здесь своим обычным торговым промыслом». Кроме того, и действительно «Екатерина пользовалась каждым случаем, чтобы водворить евреев в Новороссию, лишь бы это не сопровождалось чрезмерной официальной оглаской», принимала туда евреев из Литвы, Польши, из числа турецких пленных и беженцев от гайдамаков⁸⁸.

Fully inclined towards these petitions, but still fearing for her Orthodox reputation, the empress was forced… to resort to conspiracy! She devised, bypassing her own laws, to entrust several Jewish merchants with the colonization of the recently conquered and still desolate Novorossiya, while concentrating the management of the affair in Riga, yet carefully hiding their nationality, in all documents calling these Jews "Novorossiyan merchants". In reality, the invited Jews, settling in Riga, "engaged in their usual commercial ventures there". Moreover, indeed, "Catherine used every opportunity to establish Jews in Novorossiya, provided that it did not come with excessive official publicity", accepting Jews from Lithuania, Poland, among the Turkish prisoners, and refugees from the Haidamaks⁸⁸.

А тем временем подошёл 1772 год, первый раздел Польши, в который Россия возвратила себе Белоруссию — и с массовым 100-тысячным еврейским населением. От этого года надо датировать первое значительное историческое скрещение еврейской и русской судьбы.

Meanwhile, the year 1772 approached, the first partition of Poland, in which Russia reclaimed Belarus — and with it, a massive Jewish population of 100,000. From this year, one must date the first significant historical intersection of Jewish and Russian destinies.

Въезд евреев в польские земли стал более заметен с XI века; князья, затем короли брали под своё покровительство «всяких деятельных предприимчивых выходцев» из Западной Европы Евреи брались под королевскую защиту и получали привилегии не раз (в ХШ веке от Болеслава Благочестивого, в XIV от Казимира Великого, в XVI от Сигизмунда I и от Стефана Батория), хотя это иногда перемежалось с притеснениями (в XV при Владиславе Ягелло и при Александре Казимировиче, в том веке было и два еврейских погрома в Кракове). В XVI веке в ряде польских городов было введено гетто, отчасти и для безопасности самих евреев Постоянную враждебность еврейство испытывало от католического духовенства. Но общий баланс жизни в Польше был, очевидно, евреям благоприятен, ибо «в первой половине 16-го века еврейское население в Польше значительно возросло благодаря иммиграции». Теперь евреи «приняли широкое участие в сельском хозяйстве помещиков, развив занятия арендою… между прочим, винных промыслов»⁸⁹.

The entry of Jews into Polish lands became more noticeable from the 11th century; princes, then kings took under their protection "all kinds of active, enterprising emigrants" from Western Europe. Jews were placed under royal protection and received privileges several times (in the 13th century from Bolesław the Pious, in the 14th from Casimir the Great, in the 16th from Sigismund I and from Stephen Báthory), although this was sometimes interspersed with oppressions (in the 15th under Władysław II Jagiełło and Alexander Jagiellon, that century also saw two Jewish pogroms in Krakow). In the 16th century, ghettos were introduced in several Polish cities, partly for the safety of the Jews themselves. Constant hostility towards the Jewish community was experienced from the Catholic clergy. But the overall balance of life in Poland was evidently favorable for Jews, as "in the first half of the 16th century, the Jewish population in Poland significantly increased due to immigration". Now Jews "took a wide part in the agriculture of landlords, developing leasehold activities… among others, in the wine industry"⁸⁹.

Поскольку остатки Киевского княжества после разорения татарами вошли с XIV века в Литовское княжество, затем, стало быть, и в объединённое Польско-литовское государство,—«из Подолии и Волыни евреи стали медленно проникать и на Украину» — Киевщину, Полтавщину и Черниговщину. Этот процесс ускорился, когда по Люблинской унии (1569) обширная часть Украины перешла непосредственно к Польше. Основное население там было — православное крестьянство, долго имевшее вольности и свободное от податей. Теперь началась интенсивная колонизация Украины польскою шляхтой, и при содействии евреев. «Казаков прикрепили к земле и обязали к барщине и даням… Като- лики-помещики обременяли православных хлопов разнообразными налогами и повинностями, и в этой эксплуатации на долю евреев выпала печальная роль», они «брали у панов на откуп “пропинацию”, то есть право выделки и продажи водки», и другие отрасли хозяйства «Арендатор-еврей, становясь на место пана, получал, — конечно, лишь в известной мере, — ту власть над крестьянином, которая принадлежала землевладельцу, и так как еврей-арендатор… старался извлечь из крестьянина возможно больший доход, то злоба крестьянина… направлялась и на католика-пана, и на еврея-арендатора. И вот почему, когда в 1648 г. разразилось страшное восстание казаков под предводительством Хмельницкого, евреи, наравне с поляками, пали жертвой», погибли десятки тысяч евреев⁹⁰.

Since the remnants of the Kyivan Rus' after being devastated by the Tatars entered the Grand Duchy of Lithuania from the 14th century, and then, consequently, into the unified Polish-Lithuanian state, "from Podolia and Volhynia Jews began to slowly penetrate into Ukraine" — into Kyiv, Poltava, and Chernihiv regions. This process accelerated when, through the Union of Lublin (1569), a vast part of Ukraine came directly under Polish control. The main population there was Orthodox peasantry, which had long enjoyed liberties and was free from taxes. Now began the intense colonization of Ukraine by the Polish nobility, with the assistance of Jews. "Cossacks were bound to the land and obligated to serfdom and tributes… Catholic landlords burdened the Orthodox peasants with various taxes and duties, and in this exploitation, Jews played a grievous role", they "took on lease from the lords 'propination', that is, the right to distill and sell vodka", and other sectors of the economy. "The Jewish lessee, taking the lord's place, obtained — of course, to a certain extent — the power over the peasant that belonged to the landowner, and as the Jewish lessee… tried to extract as much profit as possible from the peasant, the peasant's anger… was directed both at the Catholic lord and at the Jewish lessee. And that is why, when in 1648 a terrible uprising of the Cossacks led by Khmelnytsky broke out, Jews, along with Poles, fell victim", tens of thousands of Jews perished⁹⁰.

Евреи, «привлекаемые в Украину естественными её богатствами и польскими магнатами, колонизовавшими страну, заняли видное место в хозяйственной ее жизни… Служа интересам землевладельцев и правительства… евреи навлекли на себя ненависть населения»⁹¹. Н.И. Костомаров добавляет к этому, что евреи «арендовали не только различные отрасли помещичьего хозяйства (поляков), но также и православные церкви, налагали пошлины на крещение младенцев»⁹².

Jews, "attracted to Ukraine by its natural riches and by Polish magnates who colonized the country, took a prominent place in its economic life… Serving the interests of landowners and the government… Jews incurred the hatred of the population"⁹¹. N. I. Kostomarov adds to this that Jews "leased not only various sectors of the landowners' (Poles') economy but also Orthodox churches, imposing duties on the baptism of infants"⁹².

После восстания, по Белоцерковскому договору (1651) «евреям было возвращено право водворяться по всей Украине… “Жиды как прежде были обывателями и арендаторами в имениях его королевской милости и в имениях шляхты, так и теперь должны быть”»⁹³.

After the uprising, according to the Belotserkovsky (Bila Tserkva) Treaty (1651), "Jews were given back the right to settle throughout Ukraine… 'Jews, as before, were inhabitants and lessees in the estates of His Royal Majesty and in the estates of the nobility, and so they must be now'"⁹³.

«К восемнадцатому столетию винное дело стало почти главным занятием евреев». — «Этот промысел часто создавал столкновения между евреем и мужиком, этим безправным “хлопом”, который шёл в шинок не от достатка, а от крайней бедности и горя»⁹⁴.

"By the eighteenth century, the wine trade had become almost the main occupation of the Jews." — "This industry often created conflicts between the Jew and the peasant, this disenfranchised 'chlop', who went to the tavern not from abundance, but from extreme poverty and sorrow"⁹⁴.

Среди ограничений, которые временами накладывались на польское еврейство настояниями католической церкви, был запрет иметь христианскую прислугу. Но если по отношению к полякам это выполнялось, то из соседней России от рекрутских наборов и казённых податей текло немало русских беглецов, в Польше они были безправны. И можно было слышать в прениях екатерининской Комиссии об Уложении (1767-68), что в Польше «Жиды по нескольку русских беглецов имеют у себя в услужении»⁹⁵.

Among the restrictions that were occasionally imposed on Polish Jewry at the insistence of the Catholic Church was the prohibition of having Christian servants. However, while this was enforced in relation to Poles, a significant number of Russian fugitives fled from conscription and state taxes into neighboring Russia. In Poland, they were without rights. And it could be heard in the debates of Catherine's Commission on the Code (1767-68) that in Poland, "Jews have several Russian fugitives in their service"⁹⁵.

Однако, экономически живо общаясь с окружающим населением, еврейство Польши за пять веков пребывания там не впустило в себя внешнего влияния. Ступали и ступали века послесредневекового развития Европы — польское еврейство оставалось комом в себе, всё более несовременным образованием. Польское еврейство состояло не разрозненным, но с прочной внутренней организацией. (А как тут не сказать, что эти условия — ещё и до середины XIX века сохранённые потом в России — были, от самого начала еврейской диаспоры, наиблагоприятнейшими для религиозного и национального сохранения евреев.) Всей еврейской жизнью управляли местные кагалы, выросшие из самых недр еврейской жизни, и раввины. В Польше кагал был посредником между еврейством с одной стороны и властями и магистратами с другой, собирал подати для короны и за то поддерживался властями. Кагал и вёл сборы на еврейские общественные нужды, устанавливал правила для торговли и ремёсел: перекупка имущества, взятие откупа или аренды могли происходить только с разрешения кагала. Кагальные старшины имели и карательную власть над еврейским населением. Суд еврея с евреем мог вершиться только в системе кагальной, а проигравший в кагальном суде не мог подать апелляцию в государственный суд, иначе подвергался херему (религиозному проклятию и отчуждению от общины). «Демократические принципы, лежавшие в основе кагала, были рано попраны олигархией…», однако пишет либеральный историк Ю.И. Гессен. — «Кагал нередко становился даже поперёк пути народного развития». «Простолюдины не имели фактически доступа в органы общественного самоуправления. Кагальные старшины и раввины, ревниво оберегая свою власть… держали народную массу вдали от себя». «Раввин, пользуясь самостоятельностью при разрешении религиозных вопросов, находился в прочих делах в зависимости от кагала, бравшего его на службу». С другой стороны, «без подписи раввина кагальные постановления не имели силы». — «Кагалы, не пользуясь авторитетом в народе, поддерживали своё господство благодаря именно содействию правительства»⁹⁶.

However, while economically interacting vividly with the surrounding population, Polish Jewry over five centuries of residence there did not assimilate external influences. As the centuries of post-medieval European development progressed, Polish Jewry remained insular, becoming an increasingly anachronistic entity. Polish Jewry was not disparate but had a solid internal organization. (And how can one not say that these conditions—still preserved in Russia until the mid-19th century—were, from the very beginning of the Jewish diaspora, the most favorable for the religious and national preservation of the Jews.) Local kahals, emerging from the very heart of Jewish life, and rabbis governed all Jewish life. In Poland, the kahal acted as a mediator between Jewry on one side and the authorities and magistrates on the other, collected taxes for the crown and for this was supported by the authorities. The kahal also collected for Jewish communal needs, established rules for trade and crafts: the resale of property, the taking of leases, or rentals could only occur with the kahal's permission. Kahal elders also had punitive power over the Jewish population. A lawsuit between Jews could only be adjudicated within the kahal system, and the loser in a kahal court could not appeal to the state court, otherwise, they would be subjected to cherem (religious condemnation and alienation from the community). "The democratic principles at the foundation of the kahal were early trampled by the oligarchy…", writes liberal historian Yu.I. Hessen. — "The kahal often even stood in the way of national development". "The common people effectively had no access to the organs of public self-government. Kahal elders and rabbis, jealously guarding their power… kept the masses at bay". "The rabbi, enjoying autonomy in resolving religious questions, was dependent in other matters on the kahal, which employed him". On the other hand, "without the rabbi's signature, kahal resolutions had no force". — "Kahals, lacking authority among the people, maintained their dominance thanks to the support of the government"⁹⁶.

К концу XVII и в XVIII веке вся Польша раздиралась внутренними неурядицами, разрушалась хозяйственная жизнь и усилилось ничем не ограниченное своеволие магнатов. «Во время продолжительной, двухвековой агонии Польши… еврейство обнищало, морально опусти- лось и, застыв в средневековом обличье, далеко отстало от Европы»⁹⁷. Г. Грец пишет об этом так: «Ни в какое время не представляли евреи столь печального зрелища, как в период от конца Семнадцатого до се- редины Восемнадцатого веков, как будто это было задумано, чтоб их подъем из нижайших глубин выглядел как чудо. В трагическом тече- нии столетий бывшие учителя Европы были унижены до детского со- стояния или, ещё хуже, старческого слабоумия»⁹⁸.

By the end of the 17th and throughout the 18th century, all of Poland was torn apart by internal discord, economic life was devastated, and the unrestrained willfulness of the magnates intensified. "During the prolonged, two-century agony of Poland… Jewry became impoverished, morally degraded, and, frozen in a medieval guise, fell far behind Europe"⁹⁷. G. Graetz writes about this: "At no time did the Jews present such a sad spectacle as in the period from the end of the Seventeenth to the middle of the Eighteenth centuries, as if it was intended for their rise from the lowest depths to appear as a miracle. In the tragic flow of centuries, the former teachers of Europe were humiliated to a childlike state or, worse, senile decrepitude"⁹⁸.

«В 16 веке духовное главенство над еврейским миром сосредоточивается в немецко-польском еврействе… Чтобы предотвратить возможность растворения еврейского народа среди окружающего населения, духовные руководители издавна вводили установления с целью изолировать народ от тесного общения с соседями. Пользуясь автори- тетом Талмуда… раввины опутали общественную жизнь и частный быт еврея сложной сетью предписаний религиозно-обрядового характера, которые… препятствовали сближению с иноверцами». Реальные и ду- ховные потребности «приносились в жертву устаревшим формам народ- ного быта», «слепое исполнение обрядности превратилось для народа как бы в цель существования еврейства… Раввинизм, застывший в без- жизненной форме, продолжал держать скованными и мысль, и волю народа»⁹⁹

"In the 16th century, spiritual leadership over the Jewish world became concentrated in the German-Polish Jewry… To prevent the possibility of the Jewish people dissolving among the surrounding population, spiritual leaders long ago introduced institutions aimed at isolating the people from close communication with neighbors. Using the authority of the Talmud… rabbis entangled public life and the private existence of a Jew in a complex web of religious-ritualistic prescriptions, which… hindered closeness with non-believers." The real and spiritual needs "were sacrificed for the sake of outdated forms of national life", "blind adherence to ritualism turned for the people as if into the purpose of Judaism's existence… Rabbinism, frozen in a lifeless form, continued to keep both thought and the will of the people in chains"⁹⁹

Более чем двухтысячелетнее сохранение еврейского народа в рассеянии вызывает изумление и уважение. Но если присмотреться: в какие-то периоды, вот в польско-русский с XVI века и даже до середины XIX, это единство достигалось давящими методами кагалов, и уж не знаешь, надо ли эти методы уважать за то одно, что они вытекали из религиозной традиции. Во всяком случае, нам, русским,—даже малую долю такого изоляционизма ставят в отвратительную вину.

The more than two-thousand-year preservation of the Jewish people in diaspora evokes both astonishment and respect. But upon closer examination: in certain periods, like the Polish-Russian from the 16th century and even up to the mid-19th, this unity was achieved through the oppressive methods of the kahals, and it's uncertain whether these methods should be respected merely because they stemmed from religious tradition. In any case, for us, Russians, even a small degree of such isolationism is attributed as a reprehensible fault.

При переходе еврейства под власть российского государства вся эта внутренняя система, в которой кагальная иерархия была заинтересовала, сохранилась, и, предполагает Ю.И. Гессен, со всем тем раздражением, какое к середине XIX века наросло у просвещённых евреев против окаменелой талмудистской традиции: «представители господствовавшего в еврействе класса приложили все старания, чтоб убедить [российское] правительство в необходимости сохранить вековой институт, соответствовавший интересам и русской власти, и еврейского господствовавшего класса»; «кагал в союзе с раввинатом обладал полнотою власти, и этой властью он нередко злоупотреблял: расхищал общественные средства, попирал права бедных людей, неправильно налагал подати, мстил личным недругам»¹⁰⁰. В конце XVIII века один из губернаторов присоединённого к России края писал в докладной записке: «раввин, духовный суд и кагал, “сопряжённые между собою тесными узами, имея всё в своей силе и располагая даже самою совестью евреев, владычествуют над ними совсем отделённо, без всякого отношения к гражданскому начальству”»¹⁰¹.

Upon the transition of Jewry under the authority of the Russian state, this entire internal system, in which the kahal hierarchy was interested, was preserved, and, Yu.I. Hessen suggests, with all the irritation that had grown among enlightened Jews by the mid-19th century against the petrified Talmudic tradition: "representatives of the dominating class in Jewry made every effort to convince [the Russian] government of the necessity to preserve the centuries-old institution, which corresponded to the interests of both the Russian authority and the Jewish dominating class"; "the kahal, in alliance with the rabbinate, possessed full power, and this power was often abused: misappropriating communal funds, trampling on the rights of poor people, improperly imposing taxes, taking revenge on personal enemies"¹⁰⁰. At the end of the 18th century, one of the governors of a region annexed to Russia wrote in a report: "the rabbi, the spiritual court, and the kahal, 'linked by close ties, having everything in their power and even disposing of the very conscience of the Jews, reign over them entirely separately, without any relation to the civil authority'"¹⁰¹.

А когда как раз в XVIII веке в восточно европейском еврействе развилось, с одной стороны, сильное религиозное движение хасидов, а с другой стороны, началось просветительное движение Моисея Мендельсона к светскому образованию, — кагалы энергично подавляли и тех и других. В 1781 виленский раввинат объявил на хасидов «херем», в 1784 съезд раввинов в Могилёве объявил хасидов «вне закона, а их имущество “выморочным”. Вслед за этим чернь в некоторых городах учинила разгром хасидских домов»¹⁰², то есть внутриеврейский погром. Хасидов преследовали самым жестоким и даже нечестным образом, не стесняясь и ложными политическими доносами на них российским властям. Впрочем, в 1799 и по доносу хасидов власти арестовали членов виленского кагала за утайку собранных податей. Хасидизм продолжал распространяться, в некоторых губерниях особенно успешно. Раввинат предавал хасидские книги публичному сожжению, а хасиды выступали как защитники народа против кагальных злоупотреблений. «В ту пору религиозная борьба заслонила, кажется, остальные вопросы еврейской жизни»¹⁰³.

And precisely in the 18th century, within Eastern European Jewry, on one hand, a strong religious movement of Hasidism developed, and on the other hand, the Enlightenment movement towards secular education began with Moses Mendelssohn — the kahals vigorously suppressed both groups. In 1781, the Vilnius rabbinate declared a cherem (ban) on Hasidim, and in 1784, the council of rabbis in Mogilev declared the Hasidim "outlaws, and their property 'escheatable'". Following this, the mob in some cities ransacked Hasidic homes"¹⁰², meaning an intra-Jewish pogrom. Hasidim were persecuted in the most cruel and even dishonest manner, not shying away from false political accusations against them to the Russian authorities. However, in 1799, based on a complaint by Hasidim, authorities arrested members of the Vilnius kahal for embezzling collected taxes. Hasidism continued to spread, particularly successfully in some provinces. The rabbinate subjected Hasidic books to public burning, while the Hasidim positioned themselves as defenders of the people against kahal abuses. "At that time, the religious struggle, it seems, overshadowed other issues of Jewish life"¹⁰³.

Присоединённая к России в 1772 часть Белоруссии составила Полоцкую (впоследствии Витебскую) и Могилёвскую губернии. В обращении к ним было объявлено от имени Екатерины, что жители этого края, «“какого бы рода и звания ни были”, отныне будут [сохранять] право на публичное отправление веры и на владение собственностью», а ещё будут награждены «всеми теми правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние её подданные пользуются». Таким образом, евреи уравнивались в правах с христианами, чего в Польше они были лишены. При том было добавлено особо о евреях, что их общества «будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, какими они ныне… пользуются»¹⁰⁴, — то есть ничего не отнималось и от польского. Правда, этим самым как бы и сохранялась прежняя власть кагалов, и евреи своей кагальной организацией ещё оставались оторваны от прочего населения, ещё не вошли прямо в то торгово-промышленное сословие, которое и соответствовало их преимущественным занятиям.

The part of Belarus annexed to Russia in 1772 formed the Polotsk (later Vitebsk) and Mogilev provinces. In a decree addressed to them, it was announced on behalf of Catherine that the inhabitants of this region, "regardless of their kind and rank," would henceforth [retain] the right to publicly practice their faith and to own property, and would also be awarded "all those rights, liberties, and advantages that her ancient subjects enjoy". Thus, Jews were made equal in rights with Christians, a status they had been deprived of in Poland. It was specifically added about the Jews that their communities "will be left and preserved with all the freedoms they currently… enjoy"¹⁰⁴, meaning nothing was taken away from what they had in Poland. However, this essentially preserved the former power of the kahals, and the Jews with their kahal organization still remained detached from the rest of the population, not yet directly integrated into the trade-industrial estate that corresponded to their predominant occupations.

На первых порах Екатерина остерегалась как враждебной реакции польской знати, упускающей властвование, так и неблагоприятного впечатления на православных подданных. Но, сочувственно относясь к евреям и ожидая от них экономической пользы для страны, Екатерина готовила им бблыпие права. Уже в 1778 на Белорусский край было простёрто недавнее российское всеобщее постановление: владеющие капиталом до 500 руб. составляют отныне сословие мещан, а большею суммой — сословие купцов, трёх гильдий, по своему достоянию, и освобождаются от поголовной подати, а платят 1% с капитала, ими «объявленного по совести»¹⁰⁵.

Initially, Catherine was cautious of both the hostile reaction of the Polish nobility, who were losing their dominion, and the unfavorable impression on her Orthodox subjects. However, being sympathetic to the Jews and expecting them to bring economic benefits to the country, Catherine was preparing more favorable rights for them. Already in 1778, the recent Russian general decree was extended to the Belarusian region: those possessing capital up to 500 rubles were henceforth to constitute the class of townsfolk, and those with a larger sum, the class of merchants, of three guilds, according to their wealth, and were exempted from the poll tax, paying instead 1% on the capital, "declared on their conscience"¹⁰⁵.

Это постановление имело особенное, большое значение: оно разрушало еврейскую до сей поры национальную изолированность (Екатерина и хотела нарушить её). Оно подрывало и традиционный польский взгляд на евреев как на элемент внегосударственный. Подрывало и кагальный строй, принудительную силу кагала. «С указанного момента начинается процесс внедрения евреев в русский государственный организм… Евреи широко воспользовались правом записываться в купечество» — так что, например, по Могилёвской губернии купцами объявилось 10% от еврейского населения (а от христианского — только 5,5%)¹⁰⁶. Евреи-купцы освобождались теперь от податного отношения к кагалу и уже не должны были, в частности, обращаться к кагалу за разрешением на всякую отлучку, как раньше: они имели теперь дело лишь с общим магистратом, на общих основаниях. (В 1780 приехавшую Екатерину евреи могилёвские и шкловские встречали одами.)

This decree had a particularly significant impact: it dismantled the Jewish national isolation that had existed until then (Catherine indeed wanted to break it). It also undermined the traditional Polish view of Jews as an extrastate element. It weakened the kahal system and the coercive power of the kahal. "From this moment begins the process of integrating Jews into the Russian state apparatus… Jews widely utilized the right to register as merchants" — so that, for example, in the Mogilev province, merchants were declared by 10% of the Jewish population (and only 5.5% of the Christian population)¹⁰⁶. Jewish merchants were now freed from the taxable relationship to the kahal and no longer had to, in particular, seek the kahal's permission for any departure, as before: they now only dealt with the general magistrate, on common grounds. (In 1780, Catherine was greeted with odes by the Jews of Mogilev and Shklov upon her arrival.)

С отходом евреев-купцов переставала существовать и государственная рубрика «евреи». Остальные все евреи теперь тоже должны были быть отнесены в какое-то сословие, и очевидно только в мещан. Но желающих переходить сперва было мало — из-за того что годичный поголовный сбор с мещан в то время был 60 коп., а с евреев — 50 коп. Однако и другого пути не оставалось. А с 1783 и евреи-мещане, как и евреи-купцы, должны были вносить сборы не в кагал, а в магистрат, на общих основаниях, и паспорт на выезд получать от него же.

With the departure of Jewish merchants, the state category "Jews" ceased to exist. All other Jews now also had to be classified into some estate, and obviously only into townsfolk. But initially, there were few willing to make the transition — because the annual per capita tax from townsfolk at that time was 60 kopecks, and from Jews — 50 kopecks. However, there was no other option. And from 1783, Jewish townsfolk, like Jewish merchants, had to make their payments not to the kahal, but to the magistrate, on common grounds, and obtain a passport for travel from it as well.

Это движение закрепилось всеобщим новым Городовым положением 1785, которое рассматривало лишь сословия, а никак не нации. По этому положению все мещане (а стало быть — и все евреи) получали право участия в местном сословном управлении и занятия общественных должностей. «По условиям того времени, это означало, что евреи стали равноправными гражданами… Вступление в купечество и мещанство в качестве равноправных членов явилось событием крупного социального значения», должно было превратить евреев в «общественную силу, с которой нельзя было не считаться, а тем самым поднять их нравственное самочувствие»¹⁰⁷. Это облегчало и практическую защиту их жизненных интересов. «В то время торгово-промышленный класс, равно как и городские общества пользовались широким самоуправлением… Таким образом, в руки евреев, наравне с христианами, была передана известная административная и судебная власть, благодаря чему еврейское население приобрело силу и значение в общественно-государственной жизни»¹⁰⁸. Из евреев бывали теперь и бургомистры, и ратманы, и судьи. Сперва в крупных городах применялось ограничение: чтобы евреев на выборных должностях не было больше, чем христиан. Однако в 1786 «Екатерина послала белорусскому генерал-губернатору собственноручно подписанный приказ»: чтобы равенство прав евреев «в сословно-городском самоуправлении… “непременно и без всякого отлагательства приведено было в действие”, а с неисполнителей его “учинено было [бы] законное взыскание”»¹⁰⁹.

This movement was solidified by the universal new Urban Charter of 1785, which considered only a person's social class and not nationality. According to this statute, all townsfolk (and therefore all Jews) gained the right to participate in local estate governance and hold public offices. "Given the conditions of the time, this meant that Jews became equal citizens… Entering the merchant class and townsfolk as equal members was an event of major social significance," it was supposed to transform Jews into "a public force that had to be reckoned with, thereby raising their moral self-esteem"¹⁰⁷. This also facilitated the practical protection of their life interests. "At that time, the trade-industrial class, as well as urban societies, enjoyed broad self-governance… Thus, Jews, alongside Christians, were granted certain administrative and judicial powers, thanks to which the Jewish population acquired strength and significance in socio-political life"¹⁰⁸. Jews now could be burgomasters, councilmen, and judges. Initially, in large cities, a restriction was applied: that there should not be more Jews in elected positions than Christians. However, in 1786, "Catherine sent a handwritten order to the Belarusian governor-general": that the equality of rights for Jews "in the estate-city self-government… 'must be implemented without delay, and legal action [would be] taken against those who fail to enforce it'"¹⁰⁹.

Отметим, что таким образом евреи получали гражданское равноправие не только в отличие от Польши, но раньше, чем во Франции и в германских землях. (При Фридрихе II были и сильнейшие стеснения евреев.) И, что ещё существенней: евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло ещё 80 лет не иметь российским крестьянам. И, парадоксально: евреи получили даже большую свободу, чем русские купцы и мещане: те — жили непременно в городах, а еврейское население, не в пример им, «могло проживать в уездных селениях, занимаясь, в частности, винными промыслами»¹¹⁰. «Хотя евреи массами проживали не только в городах, но также в сёлах и деревнях, они были приписаны к городским обществам… включены в сословия мещан и купцов»¹¹¹. «По роду своей деятельности, окружённые несвободным крестьянством, они играли важную экономическую роль — в их руках сосредоточивалась [сельская] торговля, они брали в аренду различные статьи помещичьих доходов, продажу водки в шинках» — и тем «способствовали распространению пьянства». Белорусская администрация указывала, что «присутствие евреев в деревнях вредно отражается на экономическом и нравственном состоянии крестьянского населения, так как евреи… развивают пьянство среди местного населения». «В отзывах администрации было, между прочим, отмечено, что евреи дачею крестьянам водки в долг и проч, [приём вещей в заклад за водку] приводят их к пьянству, безделию и нищете»¹¹². Но «винные промыслы являлись заманчивой статьёй доходов»¹¹³ — и для польских помещиков, и для еврейских посредников.

It should be noted that, in this way, Jews obtained civil equality not only unlike in Poland but also earlier than in France and the German lands. (Under Frederick II, Jews faced even greater restrictions.) And what's more significant: from the beginning, Jews in Russia had the personal freedom that Russian peasants would not have for another 80 years. And paradoxically: Jews even gained greater freedom than Russian merchants and townsfolk: the latter were required to live in cities, whereas the Jewish population, unlike them, "could reside in district settlements, engaging in particular in the wine trade"¹¹⁰. "Although Jews lived en masse not only in cities but also in villages and towns, they were attributed to urban societies… included in the estates of townsfolk and merchants"¹¹¹. "By the nature of their activity, surrounded by unfree peasantry, they played an important economic role — [rural] trade was concentrated in their hands, they leased various items of landowner incomes, the sale of vodka in taverns" — and thus "contributed to the spread of drunkenness." The Belarusian administration indicated that "the presence of Jews in villages adversely affects the economic and moral condition of the peasant population, as Jews… develop drunkenness among the local population." "The administration's reports also noted, among other things, that Jews by giving peasants vodka on credit and other [accepting items as pawn for vodka] lead them to drunkenness, idleness, and poverty"¹¹². But "the wine trade was a tempting source of income"¹¹³ — both for Polish landlords and for Jewish intermediaries.

Естественно, что полученный евреями гражданский дар не мог не понести в себе и обратную угрозу: очевидно, что и евреи должны бы были подчиниться общему правилу, прекратить винный промысел в деревнях и уйти оттуда. В 1783 было опубликовано, что «“прямое правило предлежит каждому гражданину определить себя к торговле и ремеслу, состоянию его приличному, а не курению вина, яко промыслу совсем для него не свойственному”, и если помещик сдаст… в деревне курение водки “купцу, мещанину или Жвду”, то он сочтён будет нарушителем закона»¹¹⁴. И вот — «евреев стали подвергать выселению из деревень и сёл в города, дабы отвлечь их от вековых занятий… аренды винокуренных заводов и шинков»¹¹⁵.

Naturally, the civil rights granted to Jews could not but carry a reverse threat: evidently, Jews would have had to comply with the common rule, cease the wine trade in the villages, and leave them. In 1783, it was published that "‘a direct rule exists for every citizen to dedicate themselves to trade and craft, to a status befitting him, and not to distilling wine, as a business entirely unsuitable for him,’ and if a landlord leases… in a village the distillation of vodka ‘to a merchant, townsman, or Jew,’ then he will be considered a violator of the law"¹¹⁴. And so — "Jews began to be expelled from villages and towns to cities, in order to distract them from their age-old occupations… leasing distilleries and taverns"¹¹⁵.

Разумеется, для евреев угроза поголовного выселения из деревень выглядела не как мера государственного единообразия — а как специальная мера против их национально-вероисповедной группы. Явно лишаясь столь выгодного промысла в сельской местности, переселяемые в город евреи-мещане попадали там в густое стеснение внутригородской и внутриеврейской конкуренции. Среди евреев возникло сильное возбуждение, — ив 1784 поехала в Петербург депутация от кагалов — хлопотать об отмене сей меры. (Одновременно кагалы рассчитывали: при помощи правительства вернуть полноту своей теряемой над еврейским населением власти.) Но ответ от имени императрицы был: «Когда означенные еврейского закона люди вошли уже… в состояние, равное с другими, то и надлежит при всяком случае наблюдать правило, Ея Величеством установленное, что всяк по званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа»¹¹⁶.

Of course, for Jews, the threat of mass expulsion from the villages did not appear as a measure of state uniformity, but as a special measure against their national-religious group. Clearly losing such a profitable business in rural areas, the relocated urban Jewish townsfolk found themselves in a dense squeeze of intra-urban and intra-Jewish competition. Among the Jews, there was strong agitation, and in 1784 a delegation from the kahals went to Petersburg to petition for the cancellation of this measure. (At the same time, the kahals hoped with the government's help to regain the full extent of their diminishing power over the Jewish population.) But the response on behalf of the Empress was: "When the aforementioned people of the Jewish law have already… entered a status equal to others, then in any case it is proper to observe the rule established by Her Majesty, that everyone according to their rank and state ought to enjoy the benefits and rights without distinction of law and nation"¹¹⁶.

Однако пришлось посчитаться со сплочённой силой весьма заинтересованных польских помещиков. Хотя в 1783 администрация Белорусского края запретила им отдавать винокурение на откуп или в аренду «лицам, не имеющим на то права, “особливо Жидам”… помещики продолжали отдавать евреям на откуп винные промыслы. Это было их право»¹¹⁷, устойчивое наследие вековых польских порядков.

However, it was necessary to reckon with the consolidated power of the very interested Polish landlords. Although in 1783 the administration of the Belarusian region prohibited them from giving distilling to anyone for excise or lease "to persons not having the right, especially to Jews"… the landlords continued to give Jews the wine trade for excise. "It was their right"¹¹⁷, a stable legacy of centuries-old Polish orders.

И Сенат — помещиков не посмел принудить. И в 1786 отменил выселение евреев в города. Для этого изыскан был такой компромисс: евреи пусть считаются переселёнными в города, но сохраняют право на временную отлучку в деревни. То есть и остаются жить в деревнях, кто где жил. Сенатский указ 1786 разрешал евреям жить в деревнях, и «евреям было позволено брать на откуп у помещиков производство и продажу спиртных напитков, в то время как купцы и мещане-христиане не получали этих прав»¹¹⁸.

And the Senate did not dare to coerce the landlords. And in 1786, it revoked the expulsion of Jews to cities. For this, such a compromise was devised: let Jews be considered as relocated to cities, but retain the right for temporary visits to villages. That is, they remain living in villages, wherever they lived. The Senate decree of 1786 allowed Jews to live in villages, and "Jews were permitted to lease from landlords the production and sale of alcoholic beverages, while merchants and Christian townsfolk did not receive these rights"¹¹⁸.

Да и хлопоты кагальной делегации в Петербурге остались тоже не вовсе без успеха. Она не добилась, как просила, учреждения отдельных еврейских судов для всех тяжб между евреями, но (1786) кагалам была возвращена значительная часть административных прав и надзора за еврейским мещанством, то есть большинством еврейского населения: раскладка не только общественных повинностей, но и сбор подушной подати, и снова—усмотрение о праве отлучки из общины. Значит, правительство уввдело свой практический интерес в том, чтобы не ослаблять власти кагала.

And the efforts of the kahal delegation in Petersburg also were not entirely unsuccessful. It did not achieve, as requested, the establishment of separate Jewish courts for all disputes between Jews, but (in 1786) a significant portion of administrative rights and oversight over the Jewish townsfolk, that is, the majority of the Jewish population, was returned to the kahals: the allocation not only of public duties but also the collection of the poll tax, and again — the discretion over the right to temporary leave from the community. This means the government recognized its practical interest in not weakening the power of the kahal.

Вообще по России всё торгово-промышленное сословие (купцы и мещане) не пользовалось свободой передвижения, было прикреплено к месту приписки (чтобы отъездом своим не понижать платежеспособность своих городских обществ). Но для Белоруссии в 1782 Сенат сделал исключение: купцы могут переходить из города в город «смотря по удобности их коммерции». Этот порядок опять дал преимущество еврейским купцам.

Throughout Russia, the entire trade-industrial estate (merchants and townsfolk) did not enjoy freedom of movement; it was tied to its place of registration (so that their departure would not reduce the financial solvency of their urban communities). But for Belarus in 1782, the Senate made an exception: merchants could move from city to city "according to the convenience of their commerce". This regulation again gave an advantage to Jewish merchants.

Однако они стали пользоваться этим правом шире, чем оно было определено: «еврейские купцы стали записываться в Москве и в Смоленске»¹¹⁹. «Евреи стали водворяться в Москве вскоре по присоединении в 1772 г. белорусского края… В конце 18 века число евреев в Москве было значительно… Некоторые евреи, записавшись в здешнее купечество, завели крупную торговлю… Другие же евреи занимались продажей заграничных товаров на своих квартирах или постоялых дворах, а также в разнос по домам, что в ту пору было вообще запрещено»¹²⁰.

However, they began to use this right more broadly than it was defined: "Jewish merchants started registering in Moscow and Smolensk"¹¹⁹. "Jews began to settle in Moscow soon after the annexation of the Belarusian region in 1772… By the end of the 18th century, the number of Jews in Moscow was significant… Some Jews, having registered in the local merchant class, started large-scale trade… Other Jews were involved in selling foreign goods in their apartments or inns, as well as door-to-door, which at that time was generally prohibited"¹²⁰.

И в 1790 «московское купеческое общество составило приговор», что «в Москве появилось из-за границы и из Белоруссии “Жидов число весьма немалое”», иные и прямо записываются в московское купечество и пользуются запрещёнными приёмами торговли, чем наносят ей «весьма чувствительный вред и помешательство», а дешевизна их товаров указывает на то, что они контрабандные, а ещё «евреи обрезают, как известно, монеты; возможно, что они будут то же делать и в Москве». И в ответ на «хитрые их во всём вымыслы» московские купцы требовали удаления еврейских из Москвы. А еврейские купцы в свою очередь представили наверх «жалобу… что их более не принимают в смоленское и московское купечество»¹²¹.

And in 1790, "the Moscow merchant community passed a judgment" stating that "a very not small number of Jews from abroad and from Belarus has appeared in Moscow", some of them even directly registering in the Moscow merchant class and using prohibited trade practices, thereby causing it "very tangible harm and disruption". The low prices of their goods indicate that they are contraband, and moreover, "it is well known that Jews clip coins; it's possible that they will do the same in Moscow". In response to "their cunning schemes in everything", Moscow merchants demanded the removal of Jews from Moscow. In turn, Jewish merchants presented a "complaint… that they are no longer accepted into the Smolensk and Moscow merchant class"¹²¹.

Рассмотрением жалоб занялся «Совет государыни». В соответствии с единым российским правилом он нашёл, что евреи не имеют права «записываться в купеческие российские города и порты», а только в Белоруссии¹²². Что «от допущения евреев в Москву “не усматривается никакой пользы”». И в декабре 1791 был издан высочайший указ «о недозволении евреям записываться в купечество внутренних губерний», а в Москву могут приезжать «лишь на известные сроки по торговым делам»¹²³. Евреи могут пользоваться правами купечества и мещанства только в Белоруссии. Но при том Екатерина добавила помягчение: предоставить евреям право жительства и мещанства ещё и в осваиваемой Новороссии — Екатеринославском наместничестве и Таврической области (вскоре это — Екатеринославская, Таврическая и Херсонская губернии), — то есть открывала евреям новые обширные области, в которые купцы и мещане из христиан, согласно общему правилу, переселяться из внутренних губерний никак не могли. (В 1796, когда «стало известно, что группы евреев [уже] поселились в… Киевской, Черниговской и Новгород-Северской» губерниях, — в тех губерниях также разрешено было евреям «пользоваться правом купечества и мещанства»¹²⁴.)

"The Empress's Council" took up the examination of the complaints. In accordance with the unified Russian rule, it found that Jews do not have the right "to register in the merchant class of Russian cities and ports", but only in Belarus¹²². That "no benefit is seen from allowing Jews into Moscow". And in December 1791, a supreme decree was issued "prohibiting Jews from registering in the merchant class of the internal provinces", and they could come to Moscow "only for known periods for trade matters"¹²³. Jews could enjoy the rights of merchants and townsfolk only in Belarus. However, Catherine added a mitigation: to grant Jews the right of residence and townsfolk status also in the developing Novorossiya — in the Yekaterinoslav Viceroyalty and the Taurida region (soon these were the Yekaterinoslav, Taurida, and Kherson provinces), — that is, she opened to the Jews new vast areas, into which merchants and townsfolk among the Christians, according to the general rule, could not relocate from the internal provinces. (In 1796, when "it became known that groups of Jews [had already] settled in… Kyiv, Chernihiv, and Novgorod-Siversky" provinces, — in those provinces, it was also allowed for Jews "to use the right of merchants and townsfolk"¹²⁴.)

Дореволюционная Еврейская Энциклопедия пишет: указом 1791 «было положено начало черты оседлости, хотя и не преднамеренно. При условиях тогдашнего общественно-государственного строя вообще и еврейской жизни в частности, правительство не могло иметь в виду создать для евреев особое стеснительное положение, ввести для них исключительные законы, в смысле ограничения права жительства. По обстоятельствам того времени, этот указ не заключал в себе ничего такого, что ставило бы евреев в этом отношении в менее благоприятное положение сравнительно с христианами… указ 1791 года не внёс какого-либо ограничения в права евреев в отношении жительства, не создавал специально “черты”», и даже «пред евреями были открыты новые области, в которые по общему правилу нельзя было переселяться»; «центр тяжести указа 1791 г. не в том, что то были евреи, а в том, что то были торговые люди; вопрос рассматривался не с точки зрения национальной или религиозной, а лишь с точки зрения полезности»¹²⁵.

The pre-revolutionary Jewish Encyclopedia writes: the decree of 1791 "laid the foundation of the Pale of Settlement, though not intentionally. Given the conditions of the then socio-political system in general and Jewish life in particular, the government could not intend to create for Jews a special restrictive position, to introduce for them exclusive laws in the sense of limiting the right of residence. Under the circumstances of that time, this decree contained nothing that would put Jews in a less favorable position in this respect compared to Christians… the decree of 1791 did not impose any restriction on the rights of Jews in terms of residence, did not specifically create a 'Pale'," and even "new areas were opened to Jews into which, according to the general rule, it was not possible to resettle"; "the focus of the decree of 1791 is not that these were Jews, but that these were trade people; the question was considered not from the point of view of nationality or religion, but solely from the point of view of utility"¹²⁵.

И вот этот указ 1791, для купцов еврейских сравнительно с купцами христианскими даже льготный, с годами и превратилсяв основание будущей «черты оседлости», легшей мрачной тенью на еврейское существование в России почти до самой революции.

And so, this decree of 1791, comparatively favorable for Jewish merchants as opposed to Christian merchants, over the years, turned into the foundation of the future "Pale of Settlement", which cast a grim shadow over Jewish existence in Russia almost until the revolution itself.

Но в своё время указ 1791 не помешал и тому, что «к концу царствования Екатерины II в Санкт-Петербурге уже образовалась небольшая [еврейская] колония»: «известный откупщик Абрам Перетц» и близкие к нему, сколько-то купцов, а «во время разгара религиозной борьбы здесь проживал раввин Авигдор Хаимович и его противник, известный хасидский цадик р. Залман Борухович»¹²⁶.

But at the time, the decree of 1791 did not prevent the fact that "by the end of Catherine II's reign, a small [Jewish] colony had already formed in Saint Petersburg": "the well-known leaseholder Abram Peretz" and those close to him, several merchants, and "during the height of the religious conflict, Rabbi Avigdor Khaimovich and his opponent, the well-known Hasidic tzaddik Rabbi Zalman Borukhovich, lived here"¹²⁶.

А в 1793 и 1795 состоялись 2-й и 3-й разделы Польши — и в состав России вошло уже почти миллионное еврейство Литвы, Подолии и Волыни. И этот вход его в объём России был — не скоро осознанным — крупнейшим историческим событием, много затем повлиявшим и на судьбу России, и на судьбу восточно-европейского еврейства.

In 1793 and 1795, the 2nd and 3rd partitions of Poland took place — and almost a million Jews from Lithuania, Podolia, and Volhynia became part of Russia. This incorporation into the expanse of Russia was a major historical event, not immediately recognized, which greatly influenced both the fate of Russia and the fate of Eastern European Jewry.

Вот оно было собрано «после многовековых странствий под один кров, в одну великую общину»¹²⁷.

It was gathered "after centuries of wanderings under one roof, into one great community"¹²⁷.

В сильно теперь расширенном крае еврейского проживания поднялись всё те же вопросы. Евреи получили права купечества и мещанства, каких не имели в Польше, получили права равного участия в сословно-городском самоуправлении, — но должны были разделить и ограничения тех сословий: не переселяться в города внутренних губерний России и быть выселенными из деревень?

In the now significantly expanded region of Jewish residence, the same issues arose. Jews received the rights of merchants and townsfolk, which they did not have in Poland, received rights to equal participation in estate-city self-governance, — but they also had to share the restrictions of those estates: not to relocate to cities in the internal provinces of Russia; and, perhaps, to be expelled from the villages?

При огромном теперь объёме еврейского населения — российской администрации уже не представлялось выходом прикрыть оставление евреев в деревнях — правом «временного посещения» их. «Жгучий вопрос… Экономическая обстановка не мирилась с пребыванием чрезмерного числа торгово-промышленных людей среди крестьян»¹²⁸.

Given the now immense size of the Jewish population, the Russian administration no longer saw as a viable solution the allowance for Jews to remain in villages under the guise of the "right of temporary visitation". "A burning issue… The economic situation was incompatible with the presence of an excessive number of trade-industrial people among the peasants"¹²⁸.

Для облегчения проблемы многие малые местечки были приравнены к городам — и так открывалась легальная возможность евреям оставаться жить там. Но при многочислии еврейского населения в сельской местности и сгущённости в городах это не было решением.

To alleviate the problem, many small settlements were equated to cities — thus opening a legal possibility for Jews to remain living there. However, given the large Jewish population in the countryside and the density in the cities, this was not a solution.

Казалось: евреям естественно теперь переселяться в обширную и малонаселённую Новороссию, которую Екатерина вот открыла им? И новопоселенцам предоставлялись льготы. Однако эти льготы «не были способны вызвать среди евреев колонизационное движение. Освобождение поселенцев от подати не казалось заманчивым» для такого переезда, даже оно¹²⁹.

It would seem natural for Jews to now resettle in the vast and sparsely populated Novorossiya, which Catherine had opened to them? And newcomers were granted privileges. However, these privileges "were not capable of sparking a colonization movement among the Jews. Even the exemption of settlers from taxes did not seem enticing" for such a move.¹²⁹.

Тогда в 1794 Екатерина решилась побудить евреев к переселению мерами противоположными: приступить к выселению евреев из деревень в города. В то же время она решила обложить всё еврейское население двойной податью по сравнению с той, которую платили христиане. (Такую подать уже давно платили старообрядцы; но в отношении евреев тот закон оказался и не эффективным и не длительным.)

Then, in 1794, Catherine decided to encourage Jews to resettle through opposite measures: to begin expelling Jews from villages to cities. At the same time, she decided to impose a double tax on all Jewish population compared to what Christians paid. (Such a tax had long been paid by Old Believers; but in relation to Jews, that law turned out to be neither effective nor lasting.)

То были — из последних распоряжений Екатерины. С конца 1796 воцарился Павел I. О нём Еврейская Энциклопедия заключает: «Гневное царствование Павла I прошло для евреев благополучно… Все акты Павла I о евреях свидетельствуют, что государь относился к еврейскому населению с терпимостью и расположением»; «когда сталкивались интересы евреев и христиан, Павел I отнюдь не брал христиан под свою защиту против евреев». И если он в 1797 и приказал «принять меры к ограничению власти евреев и духовенства над крестьянами», то это «в сущности не было обращено против евреев, — оно было направлено в защиту крестьянства». Павел же «признал за хасидизмом право на открытое существование»¹³⁰. Павел распространил еврейское право купечества и мещанства также и на Курляндскую губернию (не-польское наследие, и не входившее затем в «черту оседлости»). Одно за другим он последовательно отклонил ходатайства христианских общин Ковны, Каменец-Подольска, Киева, Вильны («евреям дана воля возрастать над христианами») о выселении евреев из их городов¹³¹.

These were among the last orders of Catherine. At the end of 1796, Paul I ascended to the throne. The Jewish Encyclopedia concludes about him: "The angry reign of Paul I passed favorably for the Jews… All acts of Paul I concerning the Jews testify that the sovereign treated the Jewish population with tolerance and disposition"; "when the interests of Jews and Christians clashed, Paul I did not take the Christians under his protection against the Jews." And if in 1797 he ordered "to take measures to limit the power of Jews and the clergy over the peasants", it "was essentially not directed against the Jews—it was aimed at protecting the peasantry." Paul also "recognized Hasidism's right to open existence"¹³⁰. Paul extended the Jewish right of merchants and townsfolk also to the Courland Governorate (a non-Polish heritage, and not subsequently included in the "Pale of Settlement"). One after another, he consistently rejected petitions from Christian communities of Kovno, Kamianets-Podilskyi, Kyiv, Vilnius ("Jews are given the liberty to increase over Christians") for the expulsion of Jews from their cities¹³¹.

В наследие Павлу досталось упрямое сопротивление польских помещиков всякому изменению их прав, в том числе и над евреями, и права суда над ними, какие они имели в Польше, и ещё злоупотребляли ими без границ. Так, в жалобе бердичевских евреев на князя Радзивила писалось: «Чтобы иметь своё богослужение, долженствуем платить деньги тем, коим князь отдаёт в аренду нашу веру»; а о бывшем фаворите Екатерины Зориче — что он «оставил без платежа один только воздух»¹³². (При Польше иные местечки и города были владельческие — и владелец устанавливал свои дополнительные произвольные поборы с жителей.)

Paul inherited the stubborn resistance of Polish landlords to any change in their rights, including over the Jews and the right to judge them, which they had in Poland, and they still abused these rights without limit. Thus, in a complaint from the Jews of Berdychiv against Prince Radziwill, it was written: "To have our worship, we must pay money to those to whom the prince leases our faith"; and about Catherine's former favorite, Zorich, it was said that he "left only the air without payment"¹³². (In Poland, some towns and cities were proprietary — and the owner established his own additional arbitrary levies on the residents.)

С первых же годов Павла разразились сильные голоды в Белоруссии, особенно в Минской губернии. Гавриил Романович Державин, тогда сенатор, был уполномочен поехать на место, выяснить причины голода и устранить его — притом не было ему дано средств на закупку хлеба, но дано право отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи.

From the very first years of Paul's reign, severe famines broke out in Belarus, especially in the Minsk province. Gavriil Romanovich Derzhavin, then a senator, was authorized to travel to the affected area, investigate the causes of the famine, and eliminate it — without being given funds to purchase grain, but granted the authority to confiscate properties from negligent landlords and use their supplies for distribution.

Державин, не только наш выдающийся поэт, но и незаурядный государственный деятель, оставил свидетельства уникальные и ярко изложенные. Рассмотрим их.

Derzhavin, not only our outstanding poet but also an extraordinary statesman, left behind unique and vividly presented testimonies. Let's examine them.

Голод, обнаруженный Державиным, оказался — крайний. Как он пишет: «приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе… самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп»; крестьяне «тощи и бледны, как мёртвые». «В отвращение чего, разведав у кого у богатых владельцев в запасных магазейнах есть хлеб», — взял заимообразно и раздал бедным, а имение одного польского графа, «усмотри таковое немилосердое», приказал взять в опеку. «Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседственных губерний. А как… чрез два месяца поспевала жатва, то… пресек голод». Разъезжая по губернии, Державин «привёл в такой страх» предводителей, исправников, что дворянство «сделало комплот или стачку и послало на Державина оклеветание к Императору»¹³³.

The famine discovered by Derzhavin turned out to be extreme. As he writes: "having arrived in Belarus, I personally found a great lack of bread among the peasants… the most severe famine, as almost all were fed on boiled grass, with the smallest amount of flour or cereal mixed in"; the peasants were "thin and pale, like the dead". "In aversion to this, having found out who among the wealthy owners had bread in their storage warehouses" — he took it on loan and distributed it to the poor, and the estate of one Polish count, "observed to be so unmerciful," was ordered to be taken into custody. "Hearing such strictness, the nobility was roused from their deep slumber, or rather, from their cruel indifference to humanity: they used all means to feed the peasants, bringing bread from neighboring provinces. And as… the harvest ripened in two months, the… famine was cut off." Traveling around the province, Derzhavin "put such fear" into the leaders, bailiffs, that the nobility "made a conspiracy or strike and sent a slander against Derzhavin to the Emperor"¹³³.

Державин нашёл, что пьянством крестьян пользовались еврейские винокуры: «Также сведав, что Жиды, из своего корыстолюбия, выманивая у крестьян хлеб попойками, обращают оный паки в вино и тем оголожают, приказал винокуренные заводы их в деревне Лёзне [Лиозно] запретить». Одновременно «собрал сведения от благоразумнейших обывателей» и от дворян, купечества и поселян «относительно образа жизни Жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими… оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь, а им доставить честное и не зазорное пропитание… учинить полезными гражданами»¹³⁴.

Derzhavin found that Jewish distillers were exploiting peasant drunkenness: "Also having learned that Jews, out of their greed, lure bread away from peasants with drink, converting it back into alcohol and thereby impoverishing them, ordered their distilleries in the village of Lyozno [Liozno] to be shut down". Simultaneously, "he gathered information from the most sensible inhabitants" and from the nobility, merchants, and peasants "regarding the lifestyle of the Jews, their occupations, deceits, and all the tricks and schemes with which… they impoverish the foolish and poor peasants, and by what means it is possible to protect the senseless common people from them, and provide them with an honest and not shameful livelihood… to make them useful citizens"¹³⁴.

Многие злоупотребления польских помещиков и еврейских арендаторов Державин в следующие за тем осенние месяцы описал во «Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев», которое и подал ко вниманию императора и высших сановников государства. «Мнение» это, весьма широкое по охвату, вбирающее и оценку наследованных от Польши порядков, и возможные способы преодоления крестьянской нищеты, и особенности тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его при сравнениях с Пруссией и Цесарией (Австрией), и далее с весьма подробной практической разработкой предполагаемых мер, — представляет собой интерес как первое по времени свидетельство просвещённого и государственного русского человека о состоянии еврейской жизни в России — ещё в те ранние годы, когда Россия только что включила евреев в массе.

Many abuses by Polish landlords and Jewish leaseholders were described by Derzhavin in the following autumn months in his "Opinion on the Prevention of Famine in Belarus and the Arrangement of the Life of Jews," which he submitted for the attention of the emperor and the highest state dignitaries. This "Opinion," broad in scope, encompassing an assessment of the orders inherited from Poland, possible ways to overcome peasant poverty, peculiarities of the Jewish way of life at the time, and a project for its transformation with comparisons to Prussia and the Austrian Empire, and further with a very detailed practical development of the proposed measures, represents an interest as the first timely testimony of an enlightened and state-minded Russian person about the state of Jewish life in Russia — still in those early years when Russia had just included Jews en masse.

«Мнение» состоит из двух частей — 1-я: Вообще о белорусских обитателях (в отзывах на «Мнение» мы почти и не встречаем упоминаний этой существенной части); и 2-я: О Евреях.

The "Opinion" consists of two parts — 1st: About the inhabitants of Belarus in general (in the feedback on the "Opinion", we hardly encounter mentions of this essential part); and 2nd: About the Jews.

Державин начал с того, что земледелие в Белоруссии вообще допоследне запущено. Тамошние крестьяне «ленивы в работах, не проворны, чужды от всех промыслов и нерадетельны в земледелии». Из года в год они «едят хлеб не веянный, весною колотуху или из оржаной муки болтушку», летом «довольствуются, с небольшою пересыпкою какого-нибудь жита, изрубленными и сваренными травами… так бывают истощены, что с нуждою шатаются»¹³⁵.

Derzhavin began with the observation that agriculture in Belarus was extremely neglected. The local peasants were "lazy in their work, not agile, alien to all trades and negligent in farming." Year after year, they "eat unwinnowed bread, in spring kolotukha (a kind of mush) or a thin gruel from barley flour," and in summer "they make do, with a small addition of some rye, with chopped and boiled herbs… so emaciated that they wander in need"¹³⁵.

А здешние польские помещики «не суть домостроительны, управляют имениями… не сами, но через арендаторов», польский обычай, а в аренде «нет общих правил, коими бы охранялись как крестьяне от отягощения, так и хозяйственная часть от расстройки», и «многие любостяжательные арендаторы… крестьян изнурительными работами и налогами приводят в беднейшее состояние и превращают… в бобыли», и аренда эта тем разрушительней, что она кратковременна, на год — на три, и арендатор спешит «извлечь свою корысть… не сожалея о истощении» имения¹³⁶.

And the local Polish landlords "are not builders, they manage their estates… not by themselves, but through leaseholders", a Polish custom, and in the lease "there are no common rules to protect both the peasants from burden and the economic part from disarray", and "many greedy leaseholders… by exhaustive labor and taxes bring the peasants to the poorest condition and turn… them into bobyls (landless peasants)", and this lease is all the more destructive because it is short-term, for a year — three years, and the leaseholder rushes "to extract his profit… without regret for the exhaustion" of the estate¹³⁶.

А ещё изнурение крестьян оттого, что некоторые «помещики, отдавая на откуп Жидам в своих деревнях винную продажу, делают с ними постановления, чтоб их крестьяне ничего для себя нужного нигде ни у кого не покупали и в долг не брали, как только у сих откупщиков [втрое дороже], и никому из своих продуктов ничего не продавали, как токмо сим Жидам же откупщикам… дешевле истинных цен». И так «доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении от них взаймы взятого хлеба… уже конечно должны отдать вдвое; кто ж из них того не исполнит, бывают наказаны… отняты все способы у поселян быть зажиточными и сытыми»¹³⁷.

And the exhaustion of peasants comes also from some "landlords, who lease out the sale of alcohol in their villages to Jews, make agreements with them that their peasants should not buy anything they need from anyone else, nor take any loans, except from these leaseholders [at three times the price], and not sell any of their produce to anyone but these same Jewish leaseholders… cheaper than true prices." And thus "they bring the peasants to poverty, especially when returning the bread borrowed from them… they must certainly pay back double; those who do not fulfill this are punished… all means for the peasants to be prosperous and well-fed are taken away"¹³⁷.

Далее: большое развитие винокурения, курят вино владельцы, окольная шляхта, попы, монахи и Жиды. (Изо всего еврейского близмиллионного населения, «двести-триста тысяч людей» жили в деревнях¹³⁸, проживая в основном виноторговлей.) Крестьяне же «по собрании жатвы неумеренны и неосторожны в расходах; пьют, едят, веселятся и отдают Жидам за старые долги и за попойки всё то, что они ни потребуют; оттого зимою обыкновенно уже показывается у них недостаток… Не токмо в каждом селении, но в иных и по нескольку построено владельцами корчем, где для их и арендаторских жидовских прибытков продаётся по дням и по ночам вино… Там выманивают у них Жиды не токмо насущный хлеб, но и в земле посеянный, хлебопашенные орудия, имущество, время, здоровье и самую жизнь». И это усугубляется обычаем коледы: «Жиды, ездя по деревням, а особливо осенью при собрании жатвы, и напоив крестьян со всеми их семействами, собирают с них долги свои и похищают последнее нужное их пропитание»; «пьяных обсчитывая, обирают с ног до головы, и тем погружают поселян в совершенную бедность и нищету»¹³⁹. Перечисляет и иные причины оскудения крестьян.

Furthermore, there's significant development in distillery operations, with landowners, local gentry, priests, monks, and Jews all engaging in alcohol production. (Out of the entire Jewish population close to a million, "two to three hundred thousand people" lived in villages¹³⁸, mainly making a living from alcohol trade.) Meanwhile, peasants "after the harvest are immoderate and careless in spending; they drink, eat, make merry, and give to the Jews for old debts and for binge drinking whatever they demand; hence, in winter, a shortage usually already shows among them… Not only in every village, but in some there are several taverns built by the owners, where wine is sold for their and their leaseholding Jews' profits day and night… There, Jews not only lure away their daily bread but also the sown seeds in the ground, farming tools, property, time, health, and even their very lives." This is exacerbated by the custom of Christmas celebration: "Jews, traveling through the villages, especially in autumn at the time of harvest, and after intoxicating the peasants along with all their families, collect their debts and steal the last necessary provisions"; "cheating the drunken, stripping them from head to toe, thus plunging the peasants into utter poverty and destitution"¹³⁹. He lists other reasons for the impoverishment of peasants as well.

Несомненно, за этим губительным винным промыслом стояли польские помещики: шинкари и арендаторы действовали по полномочию помещиков и к наживе их; и, как утверждает Гессен, «в их числе были не одни евреи, но и христиане», особенно священники¹⁴⁰. Но: евреи стали незаменимым, деятельным и находчивым звеном в этой эксплуатации безправных, неграмотных и изнурённых крестьян. Не прослоись белорусские селения евреями-шинкарями и евреями-арендаторами — без них не наладить бы этой обширной выкачивающей системы, выемка еврейского звена обещала бы расстроить её.

Undoubtedly, behind this destructive alcohol trade stood the Polish landlords: tavern keepers and leaseholders acted under the landlords' authority and for their profit; and, as Hessen asserts, "among them were not only Jews but also Christians," especially priests¹⁴⁰. However, Jews became an irreplaceable, active, and resourceful link in the exploitation of the rights-less, illiterate, and exhausted peasants. Had the Belarusian villages not been infiltrated by Jewish tavern keepers and leaseholders, setting up this extensive extraction system would have been impossible; removing the Jewish link would likely have disrupted it.

Затем Державин предложил энергичные меры, как искоренить эти пороки крестьянской жизни. Исправлением её должны озаботиться помещики. Только им одним, ответственным за крестьян, и разрешить винокурение «под собственным… присмотром, а не в других где отдалённых местах, и с тем обязательством», чтобы помещик «ежегодно оставлял у себя и у крестьян своих в зерне запасного хлеба» сколько нужно для прокормления. «Под опасением за неисполнение сего подвергнуть имение своё описи в казну» — открывать винокурение не раньше середины сентября и закрывать в середине апреля, то есть освободить от винопития весь земледельческий сезон. Также — чтобы не было продажи вина во время церковной службы и по ночам. Корчмы дозволить держать только: у «больших дорог, ярмонок, мельниц и пристаней, где сбор посторонних людей бывает». А все излишние и вновь выстроенные, кроме тех мест, корчмы, «с забранил края [Белоруссии] по сие время слишком их размножилось», — «тотчас уничтожить, и продажу вина в них запретить». «А в деревнях и в пустых отдалённых местах отнюдь их не иметь, для того чтоб крестьяне не спивались». Евреям же «продажи вина ни вёдрами, ни чарками производить не дозволять, ни винокурами при заводах винных… не быть» — и не арендовать корчем. И запретить «коледы» — также и: запретить краткосрочную аренду имений и точными контрактами «обуздать [арендатора] от расстройки имения». И — под угрозой — воспретить «вкравшееся… злоупотребление», что помещики «не позволяют своим крестьянам покупать на стороне им нужное и продавать свои избытки иному кому, кроме их корчмарей». — Ещё и другие хозяйственные предложения — и «таковым образом может отвратиться от Белорусской губернии на предбудущие времена недостаток в прокормлении»¹⁴¹.

Then, Derzhavin proposed vigorous measures to eradicate these vices of peasant life. Landlords should take responsibility for reforming it. Only they, responsible for the peasants, should be allowed to run distilleries "under their own… supervision, not in some other remote places, with the obligation" for the landlord "to annually retain at their own and their peasants' in grain a reserve of bread" sufficient for sustenance. "Under threat of confiscation for non-compliance, their estate" — to open distilleries no earlier than mid-September and close by mid-April, thus freeing the entire agricultural season from alcohol consumption. Also, to prohibit the sale of alcohol during church services and at night. Taverns to be allowed only at "major roads, fairs, mills, and ports, where the gathering of outsiders occurs." All excessive and newly built taverns, except for those locations, "which have proliferated too much in the region [of Belarus] up to now," — "to be immediately demolished, and the sale of alcohol in them to be banned." "And in villages and in empty remote places to not have them at all, so that peasants do not become drunkards." Jews should "not be allowed to sell alcohol, either by the bucket or by the glass, nor to be distillers at wine factories… nor to lease taverns." And to prohibit "Christmas celebrations" — as well as: to forbid short-term leasing of estates and by precise contracts "to restrain [the leaseholder] from mismanaging the estate." And — under threat — to forbid the "creeping… abuse" that landlords "do not allow their peasants to buy what they need from others or sell their surplus to anyone but their tavern keepers." — Also, other agricultural proposals — and "in such a way, a lack of sustenance in the Belarusian province can be prevented for future times"¹⁴¹.

Во 2-й части того же «Мнения» Державин, выйдя за пределы полученного им сенатского задания, представил и проект общего преобразования жизни евреев в Российском государстве — но не сам по себе, а именно в связи с обнищанием Белоруссии и в целях поправить его. Он тут не уклонился сделать и кратчайший обзор всей еврейской истории, и особенно в польский период, дабы из неё объяснить нынешние нравы евреев. Использует он и свои беседы с еврейским просветителем (берлинского образования) врачом Ильёю Франком, изложившим свои мысли и письменно: что «еврейские народные учители исказили истинный дух вероучения путём “мистико-талмудических лжетолкований” Библии… ввели строгие законы, с целью обособить евреев от остальных народов, внушили евреям глубокую ненависть ко всякой другой религии»; «вместо культивирования общежительной добродетели, они установили… пустой обряд богомоления»; «нравственный характер евреев в последние века изменился к худшему, и вследствие этого они стали вредными подданными»; «чтобы нравственно и политически возродить евреев, их нужно вернуть к первоначальной чистоте их религии»; «еврейская реформа в России должна начаться с открытия общественных школ, в которых преподавались бы русский, немецкий и еврейский языки». Что это предрассудок, будто усвоение светских знаний равносильно измене религии и народу, а земледельческий труд якобы не приличествует еврею¹⁴². — В своём «Мнении» заимствовал Державин и проект Ноты Хаимовича Ноткина, крупного купца из Шилова, с которым он тоже сознакомился. Хотя Ноткин отвергал основные выводы и предложения Державина о евреях — но поддерживал и устранение евреев, по возможности, от винных промыслов, и необходимость образования для них, и необходимость производительного, преимущественно промышленного труда, допуская и переселение «на плодородные степи для размножения там овец, земледелия»¹⁴³.

In the second part of the same "Opinion," Derzhavin, going beyond the scope of the Senate assignment he received, presented a project for the general transformation of Jewish life in the Russian state—not in itself, but specifically in connection with the impoverishment of Belarus and with the aim of improving it. He did not shy away from making a brief overview of the entire history of the Jews, especially during the Polish period, to explain the current manners of the Jews from it. He also used his conversations with the Jewish enlightenment figure (educated in Berlin) Dr. Ilya Frank, who had expressed his thoughts in writing: that "Jewish national teachers distorted the true spirit of the faith through 'mystical-Talmudic misinterpretations' of the Bible… introduced strict laws, with the aim of isolating Jews from other peoples, instilled in Jews a deep hatred for every other religion"; "instead of cultivating sociable virtue, they established… an empty ritual of worship"; "the moral character of the Jews in recent centuries has changed for the worse, and as a result, they have become harmful subjects"; "to morally and politically revive the Jews, they need to be returned to the original purity of their religion"; "Jewish reform in Russia should begin with the opening of public schools, where Russian, German, and Hebrew would be taught." That it is a prejudice to think that acquiring secular knowledge is equivalent to renouncing religion and people, and that agricultural labor is supposedly unbecoming for a Jew¹⁴². — In his "Opinion," Derzhavin also borrowed the project of Nota Khaimovich Notkin, a prominent merchant from Shklov, with whom he also became acquainted. Although Notkin rejected Derzhavin's main conclusions and suggestions about the Jews — but supported the elimination of Jews, if possible, from the alcohol trades, and the necessity of education for them, and the necessity of productive, predominantly industrial labor, allowing also for resettlement "to fertile steppes for sheep breeding, agriculture"¹⁴³.

Идя по стопам объяснений Франка, противника власти кагалов, Державин исходил из того же общего заключения, что «начальные основания их [евреев] чистого богослужения и нравственности» ныне превращены «в ложные понятия», а через то еврейский простой народ «так… ослепили и непрестанно ослепляют, что возвысилась и утвердилась между ими и прочими не единоверными с ними так сказать неразрушимая стена, которая, окружая их мраком, содержит в твёрдом единстве и отделении от всех обитающих с ними». Так воспитывают и детей, «за научение талмудов платят они дорого и ничего не жалея… Доколе школы будут существовать в настоящем их положении, ни малой не предвидится надежды к перемене их нравов… Укореняется суеверное учение, что они почитают себя единственно истинными богочтителями, а о всех других не единоверных с ними думают уничижительно… Там вперяется в народ безпрестанное ожидание Мессии… что их Мессия, покорением под свою державу вещественно всех земнородных, будет над ними плотски владычествовать, возвратит им прежнее их царство, славу, великолепие». Ещё о той молодёжи — что «женятся весьма рано, иногда прежде 10 лет, отчего хотя плодущи, но слабы». —Затем и о кагальном устройстве: что внутриеврейский сбор «составляет кагалам ежегодно знатную сумму доходов, несравненно превосходнейшую, нежели с их ревизских душ государственные подати. Кагальные старейшины в ней никому никакого отчёта не дают. Бедная их чернь от сего находится в крайнем изнурении и нищете, каковых суть большая часть… Напротив, кагальные богаты и живут в изобилии; управляя двоякою пружиною власти, то есть духовною и гражданскою… имеют великую силу над их народом. Сим средством содержат они его… в великом порабощении и страхе». От кагалов «истекают по их народу всякие приказания… которые исполняются с такою точностию и скоростию, что удивляться должно»¹⁴⁴.

Following the explanations of Frank, an opponent of the power of the kahals, Derzhavin started from the same general conclusion that the "initial foundations of their [Jews'] pure worship and morality" have now been transformed into "false notions," and through this, the simple Jewish folk "have been so… blinded and are continuously blinded, that there has arisen and solidified among them and those not of the same faith as them, so to say, an indestructible wall, which, surrounding them with darkness, keeps them in firm unity and separation from all those living with them." This is how children are raised, "for the teaching of the Talmuds they pay dearly and without regret… As long as schools exist in their current state, there is little hope for a change in their morals… Superstitious teachings are entrenched, believing themselves to be the only true worshipers of God, and thinking disparagingly of all others not of the same faith… Constantly instilled in the people is the expectation of the Messiah… that their Messiah, by subjugating materially all the earthborn under his rule, will reign over them bodily, restoring to them their former kingdom, glory, magnificence." About the youth — "they marry very early, sometimes before 10 years old, from which although they are fruitful, they are weak." —Then about the kahal system: that the internal Jewish levy "annually constitutes a significant sum of income for the kahals, incomparably greater than the state taxes from their registered souls. The elders of the kahal give no account to anyone. Their poor masses from this find themselves in extreme exhaustion and poverty, which constitutes the majority… In contrast, the kahal elders are wealthy and live in abundance; managing the dual spring of power, that is, spiritual and civil… they have great power over their people. By this means, they keep them… in great bondage and fear." From the kahals "all sorts of orders… flow to their people, which are executed with such precision and speed that it is astonishing"¹⁴⁴.

Суть проблемы Державин видел так: «Многочисленность же их [евреев] в Белоруссии… по единой только уже несоразмерности с хлебопашцами совершенно для страны сей тягостна… она есть единственно из главнейших, которая производит в сем краю недостаток в хлебе и в прочих съестных припасах». «Никогда никто не был из них хлебопашцем, а всякий имел и переводил более хлеба, нежели семьянистый крестьянин, в поте лица своего достающий оный». «Всего же более упражняются в деревнях… в раздаче в долги всего нужного крестьянам, с приобретением чрезвычайного росту; и потому, попав крестьянин единожды в их обязанность, не может уже выпутаться из долгу». А ещё ж — «легковерные помещики, предавшие в руки жидовские не токмо временно, но и безсрочно деревни свои…». А помещики—и рады валить всё на евреев: «единственною причиною истощения их крестьян по своим оборотам признают они Жидов», и редкий помещик признается, «что ежели их выслать из его владений, то он понесёт немалый убыток, по той причине, что получает с них знатные за аренды доходы»¹⁴⁵.

Derzhavin saw the essence of the problem as follows: "The multitude of them [Jews] in Belarus… due solely to the disproportion with the agriculturists, is absolutely burdensome for this country… it is one of the main reasons that produce in this region a lack of bread and other edible supplies." "None of them has ever been a bread-grower, but each had and consumed more bread than a hardworking peasant, who acquires it through the sweat of his brow." "Above all, they engage in villages… in lending all necessities to peasants at excessive interest rates; and therefore, once a peasant falls into their debt, he can no longer escape from it." And yet — "credulous landlords, who have handed over their villages to the Jews not just temporarily, but indefinitely…". And the landlords are happy to blame everything on the Jews: "they acknowledge the Jews as the sole reason for the impoverishment of their peasants," and it's rare for a landlord to admit, "that if they were to expel them from their possessions, they would incur significant losses, due to the substantial income they receive from them for leases"¹⁴⁵.

Так — Державин не упустил взглянуть на дело разносторонне. И: «должно однако ж справедливость отдать и сим последним [евреям], что при нынешнем недостатке хлеба они немало голодных поселян снабжали кормом; впрочем, всяк знает, что не без расчёта, ибо, при снятии жатвы, данное им сторицею они возвратят»¹⁴⁶. А в частной при том записке генерал-прокурору Державин написал: «Трудно без погрешения и по справедливости кого-либо строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб Жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспретить пьянства для того, что они от продажи вина почти весь свой доход имеют. А и Жидов в полной мере обвинять также не можно, что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм»¹⁴⁷.

Thus — Derzhavin did not fail to look at the matter from various angles. And: "It must, however, be acknowledged regarding the latter [Jews] that amidst the current lack of bread, they have provided a not insignificant number of hungry peasants with sustenance; however, it is well known that this is not without self-interest, for with the harvest collected, they will reclaim what was lent many times over"¹⁴⁶. In a separate note to the Prosecutor General, Derzhavin wrote: "It's difficult to blame anyone strictly and fairly without fault. Peasants squander their bread on Jews and thus face a shortage of it. Landowners cannot prohibit drunkenness because they derive almost all their income from the sale of alcohol. Nor can Jews be fully blamed for extracting the last bit of sustenance from the peasants for their own survival"¹⁴⁷.

И. Франку Державин сказал однажды: «Раз Промысл сохранил до сих пор этот маленький рассеянный народ, то и мы должны позаботиться об его сохранении»¹⁴⁸. А в докладе своём, с простодушной грубой прямотой того времени, написал: «Ежели Всевысочайший Промысл, для исполнения каких своих недоведомых намерений, сей по нравам своим опасный народ оставляет на поверхности земной и его не истребляет; то должны его терпеть и правительства, под скиптр коих он прибегнул… обязаны простирать и о Жидах своё попечение таким образом, чтобы они и себе и обществу, между которым водворились, были полезными»¹⁴⁹.

To I. Frank, Derzhavin once said: "Since Providence has preserved this small scattered nation up to now, we too must care for its preservation"¹⁴⁸. And in his report, with the plain blunt honesty of that era, he wrote: "If the Most High Providence, for the fulfillment of its inscrutable intentions, leaves this people, dangerous by its morals, on the earth's surface and does not exterminate it; then governments too must tolerate them, under whose scepter they have taken refuge… are obligated to extend their care over the Jews in such a way that they are beneficial both to themselves and to the society among which they have settled"¹⁴⁹.

За все свои наблюдения в Белоруссии, выводы, за всё его «Мнение», и даже особенно за эти строки, ещё, вероятно, за похвалу «прозорливости великих российских монархов… которые строго воспрещали иметь приход и въезд сим искусным грабителям в пределы империи»¹⁵⁰, — Державину припечатано «имя фанатического юдофоба» и тяжёлого антисемита. Ему (как мы видели, неверно) ставится в обвинение, что он «приписал в официальных документах пьянство и бедность белорусских крестьян всецело евреям», а его «положительные меры» — без всякой доказательности объясняются лишь личными амбициями¹⁵¹.

For all his observations in Belarus, conclusions, for his entire "Opinion", and even especially for these lines, likely also for praising the "foresight of the great Russian monarchs… who strictly forbade these skilled robbers entry and presence within the empire's borders"¹⁵⁰, Derzhavin was branded "a fanatical Judeophobe" and a severe antisemite. He is (incorrectly, as we've seen) accused of attributing in official documents the drunkenness and poverty of Belarusian peasants entirely to the Jews, and his "positive measures" are explained away, without any proof, as merely personal ambitions¹⁵¹.

А между тем — никакой исконной предвзятости к евреям у него не было, всё его «Мнение» сформировалось в 1800 на фактах разорения и голода крестьян, и направлено оно было к тому, чтобы сделать добро и белорусскому крестьянству, и самому еврействурасцепив их экономически и направив еврейство к прямой производительности, — первейше расселением части их на неосвоенные земли, что предполагала ещё Екатерина.

Yet, there was no inherent prejudice against Jews in him; his entire "Opinion" was formed in 1800 based on the facts of the peasants' destitution and famine, aimed to benefit both the Belarusian peasantry and the Jewish community by economically disentangling them and steering the Jewish community towards direct productivity — primarily through resettling a portion of them on undeveloped lands, as Catherine had envisioned.

Пороговую трудность тут Державин видел в постоянной переходчивости и неучтённости еврейского населения, вряд ли и шестая часть его учтена по ревизиям. «Без особливого чрезвычайного средства трудно им сделать справедливую перепись: ибо, живя по городам, местечкам, дворам господским, деревням и корчмам, безпрестанно почти перебегая друг к другу, называют себя не туточными жителями, а гостьми, из другого уезда или селения пришедшими», да к тому же все «единообразны… единоимянны», без фамилий, «да к тому же все одеты в одинаков чёрное платье, то и теряется память и смешивается понятие при случае их счёта и различия, а особливо по делам исковым и следственным». При том и «кагалы опасаются показывать их всех, дабы слишком не отяготить зажиточных податьми за прописных»¹⁵².

Derzhavin saw a fundamental difficulty in the constant mobility and unaccountability of the Jewish population, with hardly a sixth of it accounted for in the censuses. "Without a special extraordinary measure, it's difficult to conduct a fair census: for, living in cities, towns, landlords' estates, villages, and taverns, almost constantly moving from one to another, they call themselves not local residents but guests, come from another district or settlement," and moreover, all "uniform… with the same name," without surnames, "and dressed in identical black clothing, memory is lost and perception confused when it comes to counting and distinguishing them, especially in legal and investigative matters." Furthermore, "the kahals are wary of showing all their members, to avoid overburdening the wealthier ones with taxes for those registered"¹⁵².

Общее же решение Державин искал: как «без нанесения комулибо вреда в интересах… уменьшить [число евреев в белорусских деревнях] и облегчить тем продовольствие коренных её обитателей, а оставшимся из них дать лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию». А кроме того: «ослабить их фанатизм и нечувствительным образом приближить к прямому просвещению, не отступая однако ни в чём от правил терпимости различных вер; вообще, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра»¹⁵³. Таким образом, отделить свободу религиозной совести от «безнаказанности злодейств».

Derzhavin sought a general solution to "reduce [the number of Jews in Belarusian villages] without harming anyone's interests… to ease the subsistence of its native inhabitants, and to provide those who remain with better and harmless means of sustenance." Additionally, he aimed to "diminish their fanaticism and subtly bring them closer to direct enlightenment, without deviating from the principles of tolerance for different faiths; in general, by eradicating their hatred towards people of other religions, to eliminate cunning schemes for the theft of others' property" ¹⁵³. In this way, to separate the freedom of religious conscience from the "impunity of wrongdoing."

И затем он дал—поэтапную, подробную разработку предлагаемых мер, привлекая хозяйственный и государственный смысл. Сперва, «чтоб не произвесть какого в них [евреях] волнования, побегов и малейшего даже ропоту», — императорским манифестом объявить им покровительство и попечение, с подтверждением терпимости к их вере и сохранением данных Екатериною привилегий, «с некоторою только отменою древних их установлений». (А кто «не похочет подвергнуться сему установлению, дать тем свободу выйти за границу», — далеко опережая в свободе советский XX век.) — Сразу за тем, по точным календарным периодам, временно запретив всякие новые кредиты, — разобрать, документировать и разрешить все взаимные долговые претензии между христианами и евреями, «восстановить прежнюю взаимную доверенность, с тем однако, чтобы не была она впредь ни малейшею уже связью или преградою к преобразованию Евреев в другой образ жизни» — «к переселению их в другие области, или» на старых местах «к восприятию нового рода жизни». «Поскорее Евреев от долгов очистить и учинить их свободными к реформе». От момента манифеста все сборы, делаемые с евреев, — направить «на платёж за бедных людей», то есть на бедных евреев, на покрытие кагальных долгов и на обзаведение переселенцев. С кого три, с кого шесть лет не взимать определённую с них подать — а направить на заведение для них фабрик и рукоделий. Помещики должны дать обязательства за евреев в своих местечках, что те в три года заведут мануфактуры, фабрики и рукоделия, а на усадьбах действительное хлебопашество, «дабы они доставали хлеб свой собственно своими руками», но «ни под каким видом не продавали они нигде ни тайно, ни явно горячего вина», — иначе сами те помещики лишатся права винокурения. Неупускаемо произвести и всеобщую точную перепись населения под ответственность кагальных старейшин. Кто не может объявить состоятельности как купец или городовой мещанин—для тех открыть новые классы, с меньшим достатком: сельских мещан либо «поселян-хозяев» (затем что «наименование крестьянина по сходству со словом Христианина они терпеть не могут»). При том должны еврейские поселенцы «почитаемы быть людьми вольными, а не крепостными»; однако «ни под каким видом и поводом да не дерзнут употреблять в свои услуги Христиан и Христианок», ни владеть христианскими деревнями, ни одной душою, и не допускать заседать в магистратах и ратушах, дабы не дать им прав над христианами. А «по объявлении желаний записаться в какой род жизни» — направить «потребное число молодых людей» в Петербург, Москву, Ригу, — кого «для научения купеческой бухгалтерии», кого — ремёсел, третьих — в школы «для хлебопашества и созидания земляных строений». Тем временем избрать «несколько расторопных и тщательных Евреев депутатами… во все те места, где земли для заселения» отведут. (И дальше — подробности составления планов, землемерия, домостроительства, порядка следования переселенческих партий, их права на пути, льготные годы от податей для переселенцев — всю подробную детализацию, терпеливо разработанную Державиным, мы оставляем в стороне.) Для внутреннего же устройства еврейских общин, дабы «наравне с прочими России подвластными народами… подвергнуть [евреев] единственному государственному правлению… не должны более ни под каким видом существовать кагалы». А с отменой кагалов «все лихоимственные с народа еврейского прежние кагальные сборы сим… отменяются, а государственные подати собирать с них так же… как с прочих подданных» (т.е. не двойную), и должны «школы и синагоги покровительствуемы быть законами». В брак не вступать «мужеского полу моложе 17-ти, а женского 15-ти лет». И следует раздел об образовании и просвещении евреев. Школы еврейские — до 12 лет, а потом — общие школы, сближать с иноверными; «высоких же наук достигших позволить принимать в академии, университеты, в почётные члены, доктора, процессоры», — но «не присвоил им… офицерских и штаб-офицерских чинов», ибо «хотя и могли бы они принимаемы быть в военную службу», но, например, «в субботу пред неприятелем не примутся за оружие, что несколько раз на самом деле случалось». Завести типографии для еврейских книг. При синагогах учредить еврейские больницы, богадельни, сиротские домы¹⁵⁴.

And then he provided—a step-by-step, detailed elaboration of the proposed measures, invoking the economic and state rationale. First, "to not produce any disturbance, flights, or even the slightest grumbling among them [the Jews]," — to declare imperial patronage and care through a manifesto, with the affirmation of tolerance towards their faith and the preservation of privileges granted by Catherine, "with only some abolition of their ancient establishments." (And those "who do not wish to subject themselves to this establishment, to grant them the freedom to leave the country," — far ahead in terms of freedom compared to the Soviet 20th century.) — Immediately thereafter, by exact calendar periods, temporarily forbidding any new credits, — to sort out, document, and resolve all mutual debt claims between Christians and Jews, "to restore the previous mutual trust, however, so that it would not henceforth be the slightest bond or barrier to transforming Jews into a different way of life" — "to their resettlement in other regions, or" in their old locations "to adopting a new way of life." "To quickly clear Jews of debts and make them free for reform." From the moment of the manifesto, all collections made from Jews, — to direct "towards payment for the poor people," that is, towards the poor Jews, covering kahal debts and equipping the resettled. For some, three years, and for others, six years, not to collect the specified tax from them — but to direct it towards establishing factories and crafts for them. Landlords must give commitments for the Jews in their small towns that within three years they will establish manufactories, factories, and crafts, and on the estates, actual farming, "so that they obtain their bread with their own hands," but "under no guise should they sell hot wine anywhere, neither secretly nor openly," — otherwise, those very landlords will lose their right to distillation. It's essential to conduct a thorough and universal census of the population under the responsibility of the kahal elders. For those who cannot declare solvency as a merchant or urban townsfolk — to open new classes, with less wealth: rural townsfolk or "homesteader peasants" (since they cannot tolerate the designation of 'peasant' due to its similarity to the word 'Christian'). Moreover, Jewish settlers must "be regarded as free people, not serfs"; however, "under no guise and pretext should they dare to employ Christians, male or female," own Christian villages, any soul, and not be allowed to sit in magistrates and town halls, so as not to give them rights over Christians. And "upon declaring their desires to enroll in a certain way of life" — to direct "the necessary number of young people" to St. Petersburg, Moscow, Riga, — some "for learning merchant accounting," others — crafts, and a third group — to schools "for farming and construction of earth buildings." Meanwhile, select "several diligent and meticulous Jews as deputies… to all those places where lands for settlement" will be allocated. (And further — details of planning, land surveying, house building, the order of resettlement parties, their rights en route, tax-exempt years for settlers — all the detailed elaboration, patiently developed by Derzhavin, we leave aside.) For the internal arrangement of Jewish communities, in order to "subject [the Jews] to the sole governance of the state, on par with the other peoples subject to Russia… kahals should no longer exist under any guise." And with the abolition of the kahals, "all the former kahal extortions from the Jewish people… are hereby abolished, and state taxes should be collected from them in the same manner… as from other subjects" (i.e., not double), and "schools and synagogues should be protected by laws." No one "of the male sex under 17 years, and of the female under 15 years of age, should enter into marriage." And there is a section on the education and enlightenment of Jews. Jewish schools — up to 12 years of age, and then — general schools, to integrate with people of other faiths; "those who have reached higher education should be allowed to enter academies, universities, as honorary members, doctors, professors," — but "not to grant them… officer and staff-officer ranks," because "although they could be accepted into military service," for example, "on Saturday in front of the enemy they will not take up arms, which actually happened several times." Establish printing presses for Jewish books. Near synagogues, establish Jewish hospitals, almshouses, orphanages¹⁵⁴.

Итак, самоуверенно заключал Державин, «Евреев род строптивый… в сем своём печальном состоянии [рассеяньи] получит образ благоустройства». А особенно — от просвещения: «Сей один пункт, ежели не ныне и не вдруг, то в последующие времена, по крайней мере чрез несколько поколений, неприметным образом даст плоды», и тогда евреи станут «российского престола прямыми подданными»¹⁵⁵.

Thus, Derzhavin confidently concluded, "The Jewish nation, obstinate… in its sad state [of diaspora], will receive a form of good governance." And especially from enlightenment: "This single point, if not now or immediately, then in future times, at least after several generations, will imperceptibly bear fruit," and then the Jews will become "direct subjects of the Russian throne"¹⁵⁵.

Составляя своё «Мнение», Державин запрашивал и мнения кагалов — и уж никак не обрадовал их своими предложениями. В официальных ему ответах их отрицание было сдержанным: что «евреи способности и привычки к хлебопашеству не имеют и в законе своём находят к тому препятствие»¹⁵⁶, «сверх нынешних их упражнений, никаких других способов, служащих к их продовольствию, не предвидят, и не имеют в том надобности, а желают остаться на прежнем положении»¹⁵⁷. Однако кагалы видели, что в этом докладе речь идёт о подрыве всей кагальной системы, о наложении контроля на доходы кагалов, — и стали оказывать всему в целом проекту Державина негласное, но сильное и долгое сопротивление.

When compiling his "Opinion," Derzhavin requested the views of the kahals—and certainly did not please them with his proposals. In their official responses, their denial was restrained: stating that "Jews do not have the capability or habit for agriculture and find in their law obstacles to it"¹⁵⁶, "beyond their current occupations, they foresee no other means of sustenance, nor do they need any, wishing to remain in their current condition"¹⁵⁷. However, the kahals saw that this report spoke of undermining the entire kahal system, of imposing control over the revenues of the kahals,—and began to offer unspoken, yet strong and prolonged resistance to Derzhavin's project as a whole.

Державин считал одним из проявлений того скорую жалобу на государево имя одной еврейки из Лиозно, что якобы на тамошнем винокуренном заводе он «смертельно бил её палкою, от чего она, будучи чревата, выкинула мёртвого младенца». И о том — началось расследование через Сенат. Державин же отвечал: «быв на том заводе с четверть часа, не токмо никакой жидовки не бил, но ниже в глаза не видал», — и дорывался быть принятым самим императором: «Пусть меня посадят в крепость, а я докажу глупость объявителя таких указов… Как вы могли… поверить такой сумасбродной и неистовой жалобе?» (Еврея, писавшего за женщину ту ложную жалобу, приговорили на год в смирительный дом, но через 2-3 месяца, уже при Александре, Державин, как он пишет, «исходатайствовал ему свободу из оного».)¹⁵⁸

Derzhavin considered one manifestation of this opposition to be a swift complaint made to the sovereign's name by a Jewish woman from Liozno, alleging that at a local distillery he had "beaten her with a stick to death, resulting in her, being pregnant, miscarrying a dead infant." This led to an investigation by the Senate. Derzhavin responded: "being at that distillery for a quarter of an hour, I not only did not beat any Jewish woman, but I did not even see one,"—and he insisted on being received by the emperor himself: "Put me in a fortress, and I will prove the folly of such an accuser… How could you… believe such a wild and frenzied complaint?" (The Jew who wrote the false complaint on behalf of the woman was sentenced to a year in a correctional house, but within 2-3 months, already under Alexander, Derzhavin, as he writes, "petitioned for his release from it.") ¹⁵⁸.

Убитый в марте 1801, Павел не успел принять по «Мнению» Державина никакого решения. Доклад этот «привёл в то время к меньшим практическим результатам, чем можно было ожидать, так как, благодаря перемене царствования, Державин потерял своё значение»¹⁵⁹.

Killed in March 1801, Paul did not have time to make any decision based on 'Derzhavin's Opinion.' This report 'led to lesser practical results than could be expected, as, thanks to the change in reign, Derzhavin lost his significance'¹⁵⁹.

Лишь в конце 1802 был составлен «Комитет о благоустроении евреев» — для рассмотрения «Мнения» Державина и выработки решений по нему. В Комитет вошли два близких Александру польских магната, кн. Адам Чарторыжский и гр. Северин Потоцкий, гр. Валерьян Зубов (обо всех трёх Державин примечает, что как раз они владели большими имениями в Польше и при выселении евреев из деревень «была бы знатная потеря их доходам», «частная польза помянутых вельмож перемогла государственную»¹⁶⁰), министр внутренних дел гр. Кочубей и только что назначенный министром юстиции (первым в русской истории) Державин; близкое участие принимал Михаил Сперанский. В комитет велено было пригласить еврейских депутатов ото всех губернских кагалов — и они были присланы, большей частью купцы 1-й гильдии. «Кроме того, членам комитета дано право избрать несколько лиц из известных им просвещённых и благонамеренных Евреев»¹⁶¹. В качестве таковых были приглашены уже известный Нота Ноткин, переселившийся из Белоруссии в Москву, затем в Петербург; петербургский откупщик Абрам Перетц, тесно друживший со Сперанским; близкие к Перетцу Лейба Невахович, Мендель Сатановер и ещё другие, — не все они бывали прямые участники заседаний, но значительно влияли на членов Комитета. (Интересно тут отметить, не будет другого места: сын Абрама Перетца Григорий был осуждён и сослан по делу декабристов — возможно, лишь за то, что обсуждал с Пестелем еврейский вопрос, не подозревая об их заговоре¹⁶², а внук был — российским государственным секретарём, весьма высокая должность. Невахович, из просветителей-гуманистов, но не космополит, а привязанный к русской культурной жизни, исключительное тогда явление среди евреев, издал в 1803 на русском «Вопль дщери иудейской», призывая русское общество помнить, что евреи стеснены в правах, внушая русским людям взгляд на евреев как на «соотчичей», чтобы русское общество приняло в свою среду евреев¹⁶³.)

Only by the end of 1802 was the "Committee for the Betterment of Jews" formed to review Derzhavin's "Opinion" and to develop decisions based on it. The Committee included two Polish magnates close to Alexander, Prince Adam Czartoryski and Count Severin Potocki, Count Valerian Zubov (about all three of whom Derzhavin noted that they owned large estates in Poland and the eviction of Jews from villages would mean a significant loss to their incomes, "the private benefit of the mentioned noblemen overcame the state interest"¹⁶⁰), the Minister of Internal Affairs Count Kochubey, and Derzhavin himself, who had just been appointed Minister of Justice (the first in Russian history); Mikhail Speransky took an active part as well. The committee was instructed to invite Jewish deputies from all provincial kahals, and they were sent, mostly first-guild merchants. "Furthermore, the committee members were given the right to select several individuals from among the enlightened and well-intentioned Jews they knew"¹⁶¹. Invited in this capacity were the already known Nota Notkin, who had moved from Belarus to Moscow and then to St. Petersburg; the St. Petersburg contractor Abram Peretz, who was closely associated with Speransky; Peretz's acquaintances Leyba Nevakhovich, Mendel Satanover, and others — not all of them were direct participants in the meetings, but they significantly influenced the members of the Committee. (It's interesting to note here, as there won't be another place: Abram Peretz's son, Grigory, was convicted and exiled in the case of the Decembrists — possibly just for discussing the Jewish question with Pestel, unaware of their conspiracy¹⁶², and his grandson was — a Russian State Secretary, a very high position. Nevakhovich, one of the enlighteners-humanists, but not a cosmopolitan, attached to Russian cultural life, an exceptional phenomenon among Jews at that time, published in 1803 in Russian "The Cry of the Daughter of a Jew," calling on Russian society to remember that Jews are restricted in rights, inducing Russians to see Jews as "fellow countrymen," so that Russian society would accept Jews into its midst¹⁶³.)

Комитет соглашался с тем, чтобы «приобщить [евреев] к общей гражданской жизни и общему образованию», «направить их… к производительному труду»¹⁶⁴; облегчить им торгово-промышленную деятельность; смягчить стеснения в праве передвижения и жительства; приучить перейти на немецкое платье, ибо «привычка к одежде, обречённой на презрение, усугубляет привычку к самому презрению»¹⁶⁵. Но острее всего встал вопрос о проживании евреев в деревнях с целью виноторговли. Ноткин «убеждал комитет оставить евреев на местах, приняв лишь меры против возможных злоупотреблений с их стороны»¹⁶⁶.

The committee agreed to "integrate [Jews] into the general civil life and education," "direct them towards productive labor"¹⁶⁴; facilitate their commercial and industrial activities; alleviate restrictions on their right to move and reside freely; encourage them to adopt German-style clothing, as "the habit of wearing clothes condemned to disdain exacerbates the habit of disdain itself"¹⁶⁵. However, the most contentious issue that arose was the residence of Jews in villages for the purpose of wine trading. Notkin "convinced the committee to leave the Jews in their places, only adopting measures against potential abuses on their part"¹⁶⁶.

«Учреждение Комитета вызвало переполох в кагалах», — пишет Гессен. Чрезвычайное собрание их депутатов в Минске в 1802 постановило: «просить Государя нашего, да возвысится слава его, чтобы они [сановники] не делали у нас никаких нововведений». Решили послать особых ходатаев в Петербург, объявили для того сбор средств и даже трёхдневный общий еврейский пост, «тревога разлилась… по всей черте оседлости». Не говоря уже о грозящей высылке евреев из деревень, «кагалы, оберегая неприкосновенность внутреннего быта… отрицательно относились к вопросам культуры». И в ответ на главные статьи проекта «кагалы заявили, что вообще реформу нужно отложить на пятнадцать-двадцать лет»¹⁶⁷.

"The establishment of the Committee caused panic in the kahals," writes Hessen. An extraordinary meeting of their deputies in Minsk in 1802 resolved: "to beseech our Sovereign, may his glory be exalted, that they [the officials] make no innovations among us." They decided to send special envoys to Petersburg, announced a collection of funds for this purpose, and even a three-day general Jewish fast, "alarm spread… throughout the entire settlement line." Not to mention the looming expulsion of Jews from villages, "the kahals, guarding the inviolability of the internal life… negatively related to cultural issues." In response to the main articles of the project, "the kahals declared that the reform should be postponed for fifteen to twenty years"¹⁶⁷.

А по свидетельству Державина: «Тут пошли с их стороны, чтоб оставить их по-прежнему, разные происки. Между прочим г. Гурко, белорусский помещик, доставил Державину перехваченное им от кого-то в Белоруссии письмо, писанное от одного еврея к поверенному их в Петербурге, в котором сказано, что они на Державина, яко на гонителя, по всем кагалам в свете наложили херем, или проклятие, что они на подарки по сему делу собрали 1000000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь… Польза же их состояла в том, чтоб не было им воспрещено по корчмам в деревнях продавать вино… А чтоб удобнее было продолжать дело», то будут доставлять «из чужих краёв от разных мест и людей мнения, каким образом лучше учредить Евреев», — и действительно, такие мнения, то на французском, то на немецком языке, стали в Комитет доставлять¹⁶⁸.

And according to Derzhavin's testimony: "Then from their side, in order to leave things as they were, various schemes were initiated. Among other things, Mr. Gurko, a Belarusian landowner, delivered to Derzhavin a letter intercepted by him from someone in Belarus, written by a Jew to their representative in Petersburg, stating that they had placed a herem, or curse, on Derzhavin, as a persecutor, in all the kahals in the world, that they had collected 1,000,000 for gifts on this matter and sent it to Petersburg, and they ask to exert all possible efforts to change the General Prosecutor Derzhavin, and if that is not possible, then at least to attempt on his life… Their benefit lay in that they would not be prohibited from selling wine in taverns in the villages… And in order to more conveniently continue the matter," they would deliver "from foreign lands from various places and people opinions on how better to settle Jews" — and indeed, such opinions, either in French or in German, began to be delivered to the Committee¹⁶⁸.

Между тем Нота Ноткин «стал центральной личностью организовавшейся тогда небольшой еврейской общины» Петербурга. В 1803 он «представил… в комитет записку, которой пытался парализовать влияние державинского проекта»¹⁶⁹. По словам же Державина, Ноткин «пришёл в один день к нему, и под видом доброжелательства, что ему одному, Державину, не перемочь всех его товарищей [по Комитету], которые все на стороне еврейской, — принял бы сто, а ежели мало, то и двести тысяч рублей, чтобы только был с прочими его сочленами согласен». Державин «решился о сем подкупе сказать Государю и подкрепить сию истину Гуркиным письмом», он «думал, что возымеют действие такие сильные доказательства, и Государь остережётся от людей, его окружающих и покровительствующих Жидов». Но после императора стало известно Сперанскому, а «Сперанский совсем был предан Жидам», и — «при первом собрании Еврейского комитета открылось мнение всех членов, чтоб оставить винную продажу… попрежнему у Евреев»¹⁷⁰.

Meanwhile, Nota Notkin "became the central figure of the then newly organized small Jewish community" of Petersburg. In 1803, he "submitted… to the committee a memo that attempted to neutralize the influence of Derzhavin's project"¹⁶⁹. According to Derzhavin, Notkin "came to him one day, and under the guise of goodwill, suggesting that Derzhavin alone could not overcome all his comrades [in the Committee], who were all on the side of the Jews, — would accept a hundred, or if not enough, then two hundred thousand rubles, just to be in agreement with his other members." Derzhavin "decided to tell the Sovereign about this bribery and to corroborate this truth with Gurko's letter", he "thought that such strong evidence would have an effect, and the Sovereign would be wary of the people surrounding him and favoring the Jews". But after the emperor, it became known to Speransky, and "Speransky was completely devoted to the Jews", and — "at the first meeting of the Jewish committee, the opinion of all members was revealed, to leave the wine sale… as it was among the Jews"¹⁷⁰.

Державин — противился. Александр становился к нему всё холодней, вскоре (1803) и уволил с министра юстиции.

Derzhavin opposed. Alexander became increasingly colder towards him and soon (in 1803) dismissed him from the position of Minister of Justice.

Впрочем, по «Запискам» Державина видно, что служил он — хоть на военной службе, хоть на светской—всегда слишком порывисто, пылко, и повсюду получал скорые отставки.

However, from Derzhavin's "Memoirs", it is evident that he served — whether in military or civilian positions — always too impetuously, passionately, and everywhere received rapid dismissals.

Надо признать, Державин предвидел многое из того, что подымется в российско-еврейской проблеме ещё и во весь XIX век, хотя и не в тех неожиданных формах, как оно на самом деле произошло. Выражения его грубы, согласно его времени, но в плане его не было замысла угнетать евреев, напротив: открыть евреям пути более свободной и производительной жизни.

It must be acknowledged that Derzhavin foresaw much of what would arise in the Russian-Jewish issue throughout the 19th century, although not in the unexpected forms it actually took. His expressions are coarse, in line with his times, but his plan was not intended to oppress the Jews; on the contrary, it aimed to open up paths for Jews to a more free and productive life.

Footnotes:

Ю.Бруцкус. Истоки русского еврейства // [Сб.] Еврейский мир: Ежегодник на 1939 г. (далее — ЕМ-1). Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, с. 17-23.

Y. Brutzkus. The Origins of Russian Jewry // [Collection] The Jewish World: Yearbook for 1939 (hereinafter — JW-1). Paris: Association of Russian-Jewish Intelligentsia, pp. 17-23.

Еврейская Энциклопедия (далее — ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913. Т. 15, с. 648.

Jewish Encyclopedia (hereinafter — JE): In 16 volumes. St. Petersburg: Society for Scientific Jewish Publications and Brokgauz-Efron Publishing, 1906-1913. Vol. 15, p. 648.

Краткая Еврейская Энциклопедия (далее — КЕЭ): 1976 — … продолж. изд.]. Т. 2, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1982, с. 40.

Short Jewish Encyclopedia (hereinafter — SJE): 1976 — … continued publication]. Vol. 2, Jerusalem: Society for the Study of Jewish Communities, 1982, p. 40.

⁴

ЕЭ, т. 9, с. 516.зв

JE (Jewish Encyclopedia), Vol. 9, p. 516.

⁵

В.Н. Топоров. Святость и святые в русской духовной культуре: В 2-х т. Т. 1. М.: Гнозис, Издательская школа «Языки русской культуры», 1995, с. 283-286, 340.

V.N. Toporov. Sanctity and Saints in Russian Spiritual Culture: In 2 vols. Vol. 1. Moscow: Gnosis, Publishing School "Languages of Russian Culture", 1995, pp. 283-286, 340.

⁶

Н.М. Карамзин. История государства Российского: В 12-ти т. 5-е изд., СПб.: Эйнерлинг, 1842-1844. Т. I, с. 127; см. также: С.М. Соловьёв, История России с древнейших времён: В 15-ти кн. М.: Изд-во соц.-эконом. литературы, 1962-1966. Кн. I, с.181.

N.M. Karamzin. History of the Russian State: In 12 vols. 5th ed., St. Petersburg: Einerling, 1842-1844. Vol. I, p. 127; see also: S.M. Solovyov, History of Russia from the Earliest Times: In 15 books. Moscow: Publishing House of Socio-Economic Literature, 1962-1966. Book I, p.181.

⁷

Ю.Бруцкус // ЕМ-1, с.21-22; ЕЭ, т. 7, с. 588.

Y. Brutzkus // JW-1, pp.21-22; JE, Vol. 7, p. 588.

⁸

Топоров, т. I, с. 280.

Toporov, Vol. I, p. 280.

⁹

КЕЭ, т. 4, с. 253.

SJE, Vol. 4, p. 253.

¹⁰

Карамзин, т. П, с. 87, 89.

Karamzin, Vol. II, p. 87, 89.

¹¹

В.Н. Татищев. История Российская: В 7-ми т. (1962–1966). Т. 2. М.; Л.: АН СССР, 1963, с.129.

V.N. Tatishchev. Russian History: In 7 volumes (1962–1966). Vol. 2. Moscow; Leningrad: USSR Academy of Sciences, 1963, p.129.

¹²

Там же*, с. 129. (В дальнейшем, если цитата приводится по данному изданию, а не по оригиналу, ссылка снабжается знаком*.)

Ibid*, p. 129. (In the future, if the citation is made from this edition and not from the original, the reference is marked with an asterisk*.)

¹³

Карамзин, т. П, Примечания, с. 89.

Karamzin, Vol. II, Notes, p. 89.

¹⁴

Ю.Бруцкиус // ЕМ-1, с. 23.

Y. Brutzkus // JW-1, p. 23.

¹⁵

С.М. Соловьёв, кн. I, с. 546.

aS.M. Solovyov, vol. I, p. 546.

¹⁶

Ю.Бруцкус // ЕМ-1, с. 26.

Yu. Brutzkus // Jewish Encyclopedia-1, p. 26.

¹⁷

ЕЭ, т. 9, с.5.

JE (Jewish Encyclopedia), vol. 9, p. 5.

¹⁸

Там же, с. 517.

Ibid, p. 517.

¹⁹

Карамзин, т. IV, с. 54-55.

Karamzin, Vol. IV, pp. 54-55.

²⁰

КЕЭ, т. 4, с. 254.

SJE, Vol. 4, p. 254.

²¹

ЕЭ,т. 5, с. 165.

JE, Vol. 5, p. 165.

²²

ЕЭ,т. 13, с. 610.

²³

/Карамзин/*, т. VI, с. 121.

²⁴

Там же, с. 121.

Ibid, p. 121.

²⁵

С.М. Соловьёв, кн. III, с. 185.

S.M. Solovyov, Book III, p. 185.

²⁶

Карамзин, т. VI, с. 121-122.

Karamzin, Vol. VI, pp. 121-122.

²⁷

Ю. Гессен. История еврейского народа в России: В 2-х т. Т. 1, Л., 1925, с. 8.

Y. Gessen. History of the Jewish People in Russia: In 2 volumes. Vol. 1, Leningrad, 1925, p. 8.

²⁸

Энииклопедический словарь: В 82-х т. СПб.: Брокгауз и Ефрон, 1890–1904. Т. 22, 1894, с. 943.

Encyclopedic Dictionary: In 82 volumes. St. Petersburg: Brockhaus and Efron, 1890–1904. Vol. 22, 1894, p. 943.

²⁹

ЕЭ, т. 7, с. 577.

JE, Vol. 7, p. 577.

³⁰

Карамзин, т. VI, с. 122.

Karamzin, Vol. VI, p. 122.

³¹

С.М. Соловьёв, кн. III, с. 185.

S.M. Solovyov, Book III, p. 185.

³²

Карамзин, т. VI, с. 120-123.

Karamzin, Vol. VI, pp. 120-123.

³³

Топоров, т. 1, с. 357.

Toporov, Vol. 1, p. 357.

³⁴

Карамзин, т. VI, с. 123.

Karamzin, Vol. VI, p. 123.

³⁵

ЕЭ,т. 7, с. 580.

JE, Vol. 7, p. 580.

³⁶

Карамзин, т. VI, с. 123.

Karamzin, Vol. VI, p. 123.

³⁷

С.М. Соловьёв, кн. III, с. 186.

S.M. Solovyov, Book III, p. 186.

³⁸

А.В. Карташев. Очерки по истории Русской Церкви: В 2-хт. Т. I, Париж: YMCA-Press, 1959, с. 455, 497.

A.V. Kartashev. Essays on the History of the Russian Church: In 2 vols. Vol. I, Paris: YMCA-Press, 1959, pp. 455, 497.

³⁹

ЕЭ, т. 13, с. 610.

JE, Vol. 13, p. 610.

⁴⁰

ЕЭ, т. 7, с. 579.

JE, Vol. 7, p. 579.

⁴¹

КЕЭ, т. 2, с. 509.

SJE, Vol. 2, p. 509.

⁴²

Карташев, т. Г, с. 505.

Kartashev, Vol. I, p. 505.

⁴³

Акад. С.Ф. Платонов. Москва и Запад. Берлин: Обелиск, 1926, с. 37- 38.

Academician S.F. Platonov. Moscow and the West. Berlin: Obelisk, 1926, pp. 37-38.

⁴⁴

КЕЭ, т. 2, с. 509.

SJE, Vol. 2, p. 509.

⁴⁵

Ю. Гессен, т. 1,с. 8.

Y. Gessen, Vol. 1, p. 8.

⁴⁶

Ю. Бруцкус // ЕМ-1, с. 28.

Y. Brutzkus // JW-1, p. 28.

⁴⁷

ЕЭ*, т. 8, с. 749.

JE*, Vol. 8, p. 749.

⁴⁸

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 8-9.

/Y. Gessen/*, Vol. 1, pp. 8-9.

⁴⁹

Там же*, с. 9. (Если хотя бы одна из цитат, покрываемых ссылкой, приводится по данному изданию, а не по оригиналу, ссылка снабжается знаком *.)

Ibid*, p. 9. (If at least one of the quotes covered by the reference is cited from this edition and not from the original, the reference is marked with an asterisk *.)

⁵⁰

/Карамзин/*, т. Ⅻ, с. 35, 36; Примечания, с. 33.

/Karamzin/*, Vol. XII, pp. 35, 36; Notes, p. 33.

⁵¹

КЕЭ, т. 7, с. 290.

SJE, Vol. 7, p. 290.

⁵²

Ю. Гессен, т. 1, с. 9.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 9.

⁵³

Карамзин, т. xii, с. 141.

Karamzin, vol. xii, p. 141.

⁵⁴

И.М. Дижур. Евреи в экономической жизни России // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (Далее — КРЕ-1). Нью-Иорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 156.

I.M. Dizhur. Jews in the Economic Life of Russia // [Collection] The Book about Russian Jewry: From the 1860s to the Revolution of 1917 (Hereinafter - KRE-1). New York: Union of Russian Jews, 1960, p. 156.

⁵⁵

ЕЭ, т. 13, с. 611.

JE, vol. 13, p. 611.

⁵⁶

Там же.

Ibid.

⁵⁷

Ю. Гессен, т. 1, с. 9-10.

Y. Gessen, Vol. 1, pp. 9-10.

⁵⁸

ЕЭ*, т. 11, с. 330.

JE*, Vol. 11, p. 330.

⁵⁹

Там же*.

Ibid*.

⁶⁰

ЕЭ, т. 13, с. 612.

JE, Vol. 13, p. 612.

⁶¹

/С.М. Соловьёв/*, кн. Ⅷ, с. 76.

/S.M. Solovyov/*, Book VIII, p. 76.

⁶²

С. М. Соловьёв, кн. Ⅹ, 1963, с. 477.

S.M. Solovyov, Book X, 1963, p. 477.

⁶³

ЕЭ*, т. 5, с. 519.

JE*, Vol. 5, p. 519.

⁶⁴

ЕЭ, т. 11, с. 330.

JE, Vol. 11, p. 330.

⁶⁵

Ю. Гессен, т. 1, с. 11-12.

Y. Gessen, vol. 1, pp. 11-12.

⁶⁶

Там же, с. 13; ЕЭ, т. 2, с. 592.

Ibid. p. 13; JE, Vol. 2, p. 592.

⁶⁷

Ю. Гессен, т. 1, с. 13-15; ЕЭ, т. 2, с. 592.

Y. Gessen, Vol. 1, pp. 13-15; JE, Vol. 2, p. 592.

⁶⁸

ЕЭ, т. 10, с. 224-225.

JE, Vol. 10, pages 224-225.

⁶⁹

ЕЭ, т. 4, с. 591.

JE, Vol. 4, page 591.

⁷⁰

ЕЭ,т. 10, с. 225.

JE, Vol. 10, page 225.

⁷¹

С.М. Соловьёв, кн. Ⅹ, с. 256-257.

S.M. Solovyov, Book X, pp. 256-257.

⁷²

Ю. Гессен, т. 1, с. 15.

Y. Gessen, Vol. 1, p. 15.

⁷³

/С.М. Соловьёв/*, кн. Ⅺ, с. 155-156.

S.M. Solovyov, Book 11, pp. 155-156.

⁷⁴

Ю. Гессен, т. 1, с. 16.

Y. Gessen, Vol. 1, page 16.

⁷⁵

С.М. Соловьёв*, кн. Ⅺ, с. 204.

/S.M. Solovyov/*, Book 11, page 204.

⁷⁶

76 Ю. Гессен, т. 1, с. 18.

⁷⁷

77 S.М. Dubnow. History of the Jews in Russia na dPoland, from the Earliest Times until the Present Day. Philadelphia: The Jewish Publication Society of America, 1916, vо1. I, р. 258.

⁷⁸

78 EЭ, т. 7, с. 513.

⁷⁹

79 Вего неоконченной неопубликованной работе о политике царского правительства по отношению кевреям. Тельниковым указаны многие немаловажные источники к Части I данной книги, использованные нами с благодарностью.

⁸⁰

80 Dr. Ernst Herrmann. Geschichte des russischen Staats. Fünfter Band: Von der Thronbesteigung der Kaiserin Elisabeth bis zur Feier des Friedens von Kainardsche (1742-1775). Hamburg, 1853, S. 171.

⁸¹

81 Г.Б. Слиозберг. Дореволюционный строй России. Париж, 1933, с. 264.

⁸²

ЕЭ, т. 5, с. 519-520.

JE, vol. 5, pp. 519-520.

⁸³

С.М. Соловьёв, кн. 11, с. 134,319-322.

S. M. Solovyov, bk. 11, pp. 134, 319-322.

⁸⁴

Там же, с. 383.

Ibid., p. 383.

⁸⁵

Там же,*, кн. 13, с. 112.

Ibid,*, bk. 13, p. 112.

⁸⁶

ЕЭ, т. 7, с. 494.

JE, vol. 7, p. 494.

⁸⁷

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 19.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 19.

⁸⁸

Там же, с. 20-21.

Ibid., pp. 20-21.

⁸⁹

Там же, с. 22-27.

Ibid., pp. 22-27.

⁹⁰

Ю. Гессен, т. 1, с. 32-34.

Yu. Hessen, vol. 1, pp. 32-34.

⁹¹

ЕЭ, т. 15, с. 645.

JE, vol. 15, p. 645.

⁹²

Там же, т. 9, с. 788.

Ibid., vol. 9, p. 788.

⁹³

Ю. Гессен, т. 1, с. 35.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 35.

⁹⁴

S. М. Dubnow. History of the Jews…, p. 265; Джеймс Паркс. Евреи среди народов: Обзор причим антисемитизма. Париж: YMCA-Press, 1932, p. 154.

S. М. Dubnow. History of the Jews…, p. 265; James Parks. "Jews Among the Nations: A Review of the Causes of Anti-Semitism." Paris: YMCA-Press, 1932, p. 154.

⁹⁵

С.М. Соловьёв, кн. 14, с. 108.

S. M. Solovyov, bk. 14, p. 108.

⁹⁶

Ю. Гессен, т. 1, с. 30-31, 37, 43.

Yu. Hessen, vol. 1, pp. 30-31, 37, 43.

⁹⁷

И.М. Бикерман. Россия и русское еврейство // Россия и евреи: Сб. 1 (далее — РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев за границей. Париж: YMCA-Press, 1978, с. 85. (1-е изд. — Берлин: Основа, 1924.)

I.M. Bikerman. Russia and Russian Jewry // Russia and the Jews: Collection 1 (hereafter — R&J) / The Patriotic Association of Russian Jews Abroad. Paris: YMCA-Press, 1978, p. 85. (1st edition — Berlin: Osnova, 1924.)

⁹⁸

H. Graetz. Popular History of the Jews. New York: Hebrew Publishing Company, 1919, vol. V, p. 212.

⁹⁹

Ю. Гессен, т. 1, с. 40, 42.

Yu. Hessen, vol. 1, pp. 40, 42.

¹⁰⁰

Там же, с. 51, 55.

Ibid., pp. 51, 55.

¹⁰¹

Записка литовского губернатора Фризеля // /Ю. Гессен/*, т. 1, с. 83.

Memo of the Lithuanian Governor Frizel // /Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 83.

¹⁰²

Ю. Гессен, т. 1, с. 68-69.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, pp. 68-69.

¹⁰³

Там же, с. 103-108.

Ibid., pp. 103-108.

¹⁰⁴

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 47.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 47.

¹⁰⁵

Там же, с. 56.

Ibid., p. 56.

¹⁰⁶

Там же, с. 57.

Ibid., p. 57.

¹⁰⁷

Там же, с. 59.

Ibid., p. 59.

¹⁰⁸

ЕЭ, т. 2, с. 731.

JE, vol. 2, p. 731.

¹⁰⁹

Ю. Гессен, т. 1, с. 76-77.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 76-77.

¹¹⁰

Там же, с. 76.

Ibid, p. 76.

¹¹¹

ЕЭ, т. 13, с. 613.

JE, vol. 13, p. 613.

¹¹²

Ю. Гессен, т. 1, с. 72-73.

Yu. Гессен, vol. 1, pp. 72-73.

¹¹³

Там же, с. 64.

Ibid., p. 64.

¹¹⁴

Там же, с. 65.

Ibid., p. 65.

¹¹⁵

ЕЭ, т. 13, с. 614.

JE, vol. 13, p. 614.

¹¹⁶

Там же*, т. 7, с. 496.

Ibid.*, vol. 7, p. 496.

¹¹⁷

Ю. Гессен, т. 1, с. 72.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 72.

¹¹⁸

КЕЭ, т. 7, с. 298.

SJE, vol. 7, p. 298.

¹¹⁹

Ю. Гессен, т. 1, с. 77.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 77.

¹²⁰

ЕЭ, т. 11, с. 331.

JE, vol. 11, p. 331.

¹²¹

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 77-78.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 77-78.

¹²²

Там же*, с. 78.

Ibid.*, p. 78.

¹²³

ЕЭ, т. 11, с. 331.

JE, vol. 11, p. 331.

¹²⁴

Ю. Гессен, т. 1, с. 79.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 79.

¹²⁵

ЕЭ, т. 7, с. 591-592.

JE, vol. 7, pp. 591-592.

¹²⁶

Там же, т. 13, с. 939.

Ibid., vol. 13, p. 939.

¹²⁷

И.М. Бикерман // РиЕ, с. 90.

I.M. Bikerman // R&J, p. 90.

¹²⁸

Ю. Гессен, т. 1, с. 83.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 83.

¹²⁹

Там же, с. 86.

Ibid., p. 86.

¹³⁰

ЕЭ, т. 12, с. 182.

JE, vol. 12, p. 182.

¹³¹

Там же*, т. 2, с. 732.

Ibid.*, vol. 2, p. 732.

¹³²

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 92-93.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, pp. 92-93.

¹³³

[Г.Р.] Державин. Сочинения (далее — Державин): В 9 т. / С объяснительными примечаниями Я. Грота. 2-е Академическое изд. СПб., 1864-1883. Т. 6, с. 690-691, 693.

[G. R.] Derzhavin. Works (hereinafter referred to as Derzhavin): In 9 volumes / With explanatory notes by Ya. Grot. 2nd Academic edition. St. Petersburg, 1864-1883. Vol. 6, pp. 690-691, 693.

¹³⁴

Там же, с. 691-692.

Ibid., pp. 691-692.

¹³⁵

Державин, т. 7, 1878, с. 263.

Derzhavin, vol. 7, 1878, p. 263.

¹³⁶

Там же, с. 263-264, 269.

Ibid., pp. 263-264, 269.

¹³⁷

Там же, с. 264.

Ibid., p. 264.

¹³⁸

Ю. Гессен, т. 1, с. 153.

Yu. Hessen, vol. 1, p. 153.

¹³⁹

Державин, т. 7, с. 263, 265, 287.

Derzhavin, vol. 7, pp. 263, 265, 287.

¹⁴⁰

Ю. Гессен, т. 1, с. 126-127.

Yu. Hessen, vol. 1, pp. 126-127.

¹⁴¹

Державин, т. 7, с. 267-275.

Derzhavin, vol. 7, pp. 267-275.

¹⁴²

См.: Ю. Гессен, т. 1, с. 129-130; ЕЭ, т. 15, с. 358-359.

See: Yu. Hessen, vol. 1, pp. 129-130; JE, vol. 15, pp. 358-359.

¹⁴³

ЕЭ, т. 11, с. 801; Державин, т. 7, с. 353-355; Ю. Гессен, т. 1, с. 131-132.

JE, vol. 11, p. 801; Derzhavin, vol. 7, pp. 353-355; Yu. Hessen, vol. 1, pp. 131-132.

¹⁴⁴

Державин, т. 7, с. 280-283, 287.

Derzhavin, vol. 7, pp. 280-283, 287.

¹⁴⁵

Там же, с. 279, 287-291, 326.

Ibid., pp. 279, 287-291, 326.

¹⁴⁶

Там же, с. 288.

Ibid, p. 288.

¹⁴⁷

Дело министерства юстиции, 1800 г., № 251 // /Ю. Гессен/*, т. 1, с. 133.

Case of the Ministry of Justice, 1800, No. 251 // /Y. Hessen/*, vol. 1, p. 133.

¹⁴⁸

ЕЭ, т. 15, с. 358.

JE, vol. 15, p. 358.

¹⁴⁹

Державин, т. 7, с. 277.

Derzhavin, vol. 7, p. 277.

¹⁵⁰

Там же, с. 280.

Ibid., p. 280.

¹⁵¹

ЕЭ, т. 7, с. 112-113.

JE, vol. 7, pp. 112-113.

¹⁵²

Державин, т. 7, с. 302.

Derzhavin, vol. 7, p. 302.

¹⁵³

Там же, с. 291.

Ibid., p. 291.

¹⁵⁴

Державин, т. 7, с. 292-330.

Derzhavin, vol. 7, pp. 292-330.

¹⁵⁵

Там же, с. 331.

Ibid., p. 331.

¹⁵⁶

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 131.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 131.

¹⁵⁷

Державин, т. 7, с. 289.

Derzhavin, vol. 7, p. 289.

¹⁵⁸

Там же, т. 6, с. 715-717.

Ibid., vol. 6, pp. 715-717.

¹⁵⁹

ЕЭ, т. 2, с. 733.

JE, vol. 2, p. 733.

¹⁶⁰

Державин, т. 6, с. 766-767.

Derzhavin, vol. 6, pp. 766-767.

¹⁶¹

Державин, т. 6, с. 761.

Derzhavin, vol. 6, pp. 761-762

¹⁶²

Л. Дейч. Роль евреев в русском революционном движении. 2-е изд. М.; Л.: ГИЗ, 1925. Т. 1, с. 8.

L. Deitch. The Role of Jews in the Russian Revolutionary Movement" 2nd ed. Moscow, Leningrad: State Publishing House (Государственное издательство, ГИЗ), 1925. Vol. 1, p. 8.

¹⁶³

ЕЭ, т. 11, с. 622-623.

JE, vol. 11, pp. 622-623.

¹⁶⁴

Там же, т. 1, с. 798.

Ibid., vol. 1, p. 798.

¹⁶⁵

/Ю. Гессен/*, т. 1, с. 148.

/Yu. Hessen/*, vol. 1, p. 148.

¹⁶⁶

Там же, с. 153.

Ibid., p. 153.

¹⁶⁷

Там же*, с. 139-140, 144-145.

Ibid.*, pp. 139-140, 144-145.

¹⁶⁸

Державин, т. 6, с. 762-763.

Derzhavin, vol. 6, pp. 762-763.

¹⁶⁹

ЕЭ, т. 11, с. 801.

JE, vol. 11, p. 801.

¹⁷⁰

Державин, т. 6, с. 763-764.

Derzhavin, vol. 6, pp. 763-764.